Тридцать три ненастья. Татьяна Брыксина

вокзалом Василий спросил:

      – Ты бутылку взяла в дорогу?

      – Ой! Забыла…

      – Тогда я никуда не поеду! – бросил сумки, развернулся и пошёл.

      Я зарыдала в голос.

      Проходивший мимо мужчина окликнул скандалиста:

      – Молодой человек, вы что творите? Разве можно так поступать с женщиной?

      Слава богу, до отправления поезда ещё оставалось время, и он успел сбегать в ближайший гастроном за бутылкой коньяка. В привокзальном киоске прикупил ещё газет и огоньковскую книжку-брошюрку Межирова со странным для поэтического сборника названием «Бормотуха».

      Ехали в СВ – командировочные деньги позволяли такую роскошь, почему бы не воспользоваться? Сели, а я никак не могу отойти от пережитого стресса, трясусь, как в лихорадке. Макеев же, выставив бутылку на столик, вновь засиял голубыми глазами, словно бы ничего и не произошло. Выпив рюмку-другую, принялся рассказывать, как они с Фёдором Григорьевичем Суховым путешествовали по Белоруссии.

      – Ты же знаешь, он там воевал… Всю жизнь мечтал пройти пешком по своим военным дорогам. Не проехать, а именно пройти!

      – Давай лучше о нас с тобой поговорим. Зачем ты так поступаешь? У меня дня без слёз не проходит. Чуть не по тебе – ты в истерику!

      – Ладно-ладно-ладно! Не начинай! А то я по-серьёзному разозлюсь… Так вот, слушай, как мы путешествовали. Я окончил школу, готовился поступать в Литинститут, и тут пришло письмо от Сухова: «Вася, приглашаю тебя пройтись со мной по местам, где я воевал в Белоруссии! Если согласен – плыви ко мне на теплоходе до Лысково. От Лысково на автобусе до Красного Осёлка…»

      Ну, я и подхватился. Родители дали какие-то денежки. Первый раз на теплоходе! Представляешь? Волга шлёпает о борт! Берега плывут! Фёдору Григорьевичу тогда было сорок четыре года, а мне восемнадцать. Он известный поэт, уважаемый… Но и я уже с первой книжкой, с маленькой, но славой. Мы были близки нашими стихами, одинаково их понимали, потому и сдружились. Доплыл до Лысково, добрался до Осёлка… Жил он тогда с матерью и отцом – бедно, конечно. Помню пустые щи из щавеля да картошку на столе. Его двоюродный брат имел корову, приносил молоко. В моей семье питались получше. Но богатеев в колхозном крестьянстве отродясь не водилось! Я не роптал. А худющий, как плеть, Сухов и вообще обходился малым.

      Все свои деньги я сразу же отдал Фёдору Григорьевичу, и мы двинулись. Доехали до Москвы, на Белорусском вокзале сделали пересадку. Не знаю, как он определял маршрут, но распорядился сходить в Речице. Для меня всё было впервой, всё интересно. Только есть сильно хотелось. Сухов об этом просто забывал, приходилось напоминать.

      Речица считалась то ли маленьким городком, то ли большим селом. Чистота кругом – не российская! Меня это удивило. Первый раз за всю дорогу хорошо поели в столовой. Сухов взял мне к обеду 150 граммов водки; сам он не пил ничего, больной желудок не позволял…

      – Вась, ну как он мог тебя, мальчишку, водкой подпаивать?

      – А так! Я же молодой был, здоровый. Водка меня не брала.