Тайный умысел. Наталья Усанова

построил хозяину ещё один дом, но денег за работу не взял.

      – А кто же в том доме теперь живёт?

      – Твоя тётушка Наташа. Ты бываешь у неё в городе?

      – Теперь давно уже не была. Раньше забегала к ней проведать её. Да она всё время на работе.

      – Конечно, когда дома никто не ждёть, и идти-то туда не хочется. Она так же в больнице работаеть?

      – Да. Где же ещё? Она, наверное, привыкла к этой работе.

      – Просто она очень жалеет людей: когда лежить тяжёлый больной, не у всякого есть родственники, которые поухаживали бы за ним. А она очень сердечная, добрая.

      – А почему она одна?

      – У неё был жених, она любила его. Как началась война, его забрали воевать, и больше от него не было никаких весточек. Пропал где-то. Жив ли, нет ли – никто не знаеть. А она, похоже, всё ждёть. Вот ведь как бываеть …

      – Баба Груня, а когда лучше жилось? До войны или сейчас?

      – Да, кому как … Твоему отцу, пожалуй, лучше сейчас. Видишь, он с твоей мамой где только не побывал, не поживал. Кабы жили при той власти, он так и остался бы батраком, и ты бы ноне не училась бы аж в самой Москве. А кому-то и хуже: ты же знаешь, что случилось с бабой Фросей и ейными ребятами. По-разному, внученька, людям приходиться, не одинаково. Кому-то нравится нова власть, а кто-то супротив неё и бунтуеть. Да и как не будуть бунтовать, когда энта власть столько глупостев и вреда людям делаеть!

      В один из вечеров, когда они, сумерничая, пили чай с плюшками, кто-то постучал в окно.

      – Поди, открой-ка дверь! – попросила баба Груня.

      – Бабуль, а что ты не посмотришь, кто там?

      – А чево смотреть? Зайдёть – увидим. Иди – иди, не держи человека на морозе!

      Лёлька вышла в сени, отодвинула щеколду, и, приоткрыв дверь, кликнула стоявшего поодаль человека:

      – Заходите!

      Подошедший мужчина прытко взбежал по крыльцу, и буркнув: «Здорово, Лёлька», быстро прошёл в горницу.

      Она не успела ни разглядеть, ни понять, кто же поздоровался с ней. Поздоровавшись вдогонку, проследовала за ним.

      – Здорова будь, Кузьминична! – с порога поприветствовал он.

      – А, Игнат! И тебе не хворать! Давненько не видались! Не приболел, случаем? Что-то исхудал ты, как я погляжу.

      – Исхудаешь тут! Семеро на лавке, столько же под лавкой. Прокорми-ка таку ораву!

      – Да-к, сам же старался! Никто не принуждал. Тяни теперь лямку – не жалься!

      – Я и не жалюсь. Так, к слову пришлось.

      – Погоди! У тебя же меньше было детишков!

      – В прошлом годе меньше, а ноне, по осени, прибавка случилась, Катерина двойню родила.

      – О – ёй! Девки? Парни?

      – Одна – девка, другой – казак.

      – Ну и молодца! И себе, и тебе угодила!

      – Можно и так сказать. Только хозяйка моя что-то приболела. Ноне жаром пышеть. Грит, грудь закаменелая. Можеть, глянешь, чево с ей, да присоветуешь чево?

      – А к фельшеру ходил?

      – На евонную