Страсти по Самайну – 2. Книга 2. Наталия Смирнова

из присутствующих не понял, что падение графа с лошади – моих рук дело. Только Тревор сокрушался пуще других и корил себя, думая, что плохо оседлал Буяна.

      К вечеру я понесла милорду его первый ужин за эти дни. Как больному, ему полагался куриный бульон с гренками и яйцом, свежий хлеб и отвар боровника, что оставила ведунья, – ядреное средство, подымающее мертвых с постели.

      На деревянных ногах поднялась я в его покои. Там на широкой кровати он и лежал – бледный и с закрытыми глазами. Поставила поднос рядом с кроватью и поспешно отошла к зашторенному окну. Невидяще смотрела на снег, покрывшийся черными пятнами проталин.

      Что ж, надо признать, что у меня не получилось. Или все-таки получилось? Граф Кайден не отправился к праотцам, как мне того хотелось вначале. Но наказан ли он? Определенно. Ведунья уходя сказала, что ноги больше не служат ему. Он никогда не встанет с постели и проведет остаток дней, разглядывая паутину под потолком своей спальни.

      Мысли расползались как рваное покрывало, совершенно нельзя было сосредоточиться ни на чем. Надо ли мне большего возмездия? Нет. Нет в сердце привычной холодной злости, нет ярости, нет отчаяния. Пусто.

      – Подойди ко мне, девчонка, – слабым, но твердым голосом сказал милорд.

      Я от неожиданности вздрогнула, потом собралась. Руки почти не дрожали, когда я подала графу его бульон. Он приложился к чашке и жадно и долго глотал. Провел ладонью по тощей груди, словно провожая льющуюся жидкость – от горла по глотке вниз, через грудь, к животу. Громко и пахуче вздохнул, кивнул мне:

      – Ведь это сделала ты? Ты? Молчишь… – сердце мое превратилось в какой-то вязкий кисель, как треснувшее сырое яйцо, стекло по ребрам куда-то вниз, к похолодевшему животу. Он все понял. Конец мне теперь, – я знаю. Я знаю даже, почему.

      Замолчал, отвернувшись.

      – Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить… – произнес он, глядя внезапно покрасневшими глазами куда-то мимо, – … ты так похожа на нее. Где ты была все это время?

      Сказанное доходило до меня меня медленно, толчками. Я оглушенно хватала воздух ртом, не в силах произнести ни слова, а граф продолжал:

      – Семь долгих лет я искал тебя и твою мать Диву. Не знал, что она родила девочку; когда наконец нашел, она сказала мне, что ребенок не выжил. Но я же вижу… вижу в тебе свою кровь… как же жестока судьба…

      – Ты чудовище! – наконец я произнесла слова, обжигавшие мне губы.

      – Я любил ее! Я дал ей все! Богатство, уважение… все! А она сбежала с этим ублюдком Виллемом!

      – Когда любят – отпускают! – крикнула я в слепой ярости.

      Я не смогла удержать боль внутри, и боль выплеснулась, затопила все вокруг – полумрак неуютной комнаты, малахит берегов и холмов, утес, на котором стоит замок в белой пене облаков. Подхватила юбки и побежала прочь – больно, ветер гнет голые верхушки деревьев – больно, блестит в закатных лучах река, что унесла мою маму, – больно. Смотреть на это – больно. Даже дышать – больно.