Оставь страх за порогом. Юрий Мишаткин

звонка. Юркнул в дом.

      – Хозяева у себя?

      – Арон Исакович уехал, а барыня в парикмахерской прихорашивается. Отчего долго не приходил?

      – Сильно был занят.

      В кабинете Никифоров снял с висящего на стене «Эриксона» трубку. Стоило услышать голос «телефонной барышни», заспешил:

      – Контрразведку, что на Головинской! Срочно!

      Дождавшись соединения, попросил позвать штабс-капитана Эрлиха. Ждать пришлось недолго. Услышав знакомый чуть хрипловатый голос, Никифоров сдержал участившееся дыхание:

      – Здравия желаю! Никифоров на связи! Подарочек имею, для вас сильно дорогой.

      – Что за подарок? – перебил Эрлих.

      – Писулька подпольщиков. Шалагин наказал отвезти своим, передать рука в руку главному в ихней армии!

      – Читали письмо?

      – Как можно? В кисете оно.

      – Где находитесь?

      – У Настюхи, – выпалив, Никифоров поспешил поправить: – На Бутырской, в доме доктора Кацнельсона.

      – Ступайте немедленно к себе, за подарком пришлю знакомого вам поручика.

      Трубка онемела. Никифоров еще подержал ее, затем повесил на аппарат.

      – Не желаешь ли отведать ликерчика? – спросила служанка. – Ух и сладкий.

      В иное время и в отсутствие доктора с женой Никифоров непременно осушил бы рюмку-другую, закусил осетриной, полюбезничал с девушкой, но в этот раз он чмокнул девушку в щеку и вышел из дома. Пересек площадь с чахлым сквером и поспешил в свой Зацарицынский район.

      Начинало смеркаться, редкие фонари еще не горели, чему Никифоров радовался – в полумраке не определить, кто куда спешит.

      «На соседей наплевать с высокой колокольни – пусть видят, что вернулся, а для Шалагина с Магурой я сейчас мчусь на всех парах в Камышин… Придут от штабс-капитана, отдам кисет, подожду, когда письмо перепишут и вернут – беляки хитры, меня под топор не поставят. Жаль, не сам штабс-капитан придет, не услышу похвалу. Соснуть не удастся, придется в депо бежать».

      Улица была пустынна, лишь в конце ее заливалась лаем собачонка с обрубленным хвостом.

      «Напрасно считал себя невезучим, видать, в сорочке родился. И перед подпольщиками остался безгрешным, и офицеры зауважали. Другой на моем месте сидел бы в тюряге на хлебе и воде или висел в петле, а я на свободе и заимел всесильных хозяев, не чета большевикам. Кисет с письмецом вроде пропуска в рай, но не в небесный, а земной».

      Возле своего дома перешел на шаг. Свет в доме не стал зажигать. Снял туфли и лишь прошел на кухню, как за спиной отворилась входная дверь.

      Никифоров обернулся и успокоился, увидев на вошедшем погоны.

      – Скоры на подъем, ваше благородие. Кажись, только что телефонировал, а вы тут как тут, – достал кисет. – В табаке писулька, думаю, зашифрована, но не мне вас учить, как прочесть. Коль задача окажется сильно сложной, заграбастайте Шалагина, прижмите как следует, и расколется, выдаст шифр.

      Никифоров протянул кисет, и внутри точно оборвалось – перед ним стоял не Грум-Гримайло,