Флирт с одиночеством. Роман. Глеб Карпинский

был в каком-то полуподвале, в полумраке свечи сидел на мягких подушках, и пахло благовониями. Какая-то неуклюжая девушка с грязными ногтями колдовала надо мной, расставляя глиняные чашки, и я наслаждался спокойными ароматами зеленого чая с жасмином! Кажется, чай назывался «Поцелуй влюбленной женщины». Нет! Я пил другой чай, с каким-то необычным тоскливым названием. Пела канарейка, живая птица с совершенно волшебным голосом, кто-то играл на флейте и… – вдруг прокрался маленький эпизод из тумана воспоминаний, – и была женщина, была, точно… я помню ее глаза… грустные, родные, длинные реснички с блесткой… тонкие губы… она сидела рядом, и ее рука была на моих коленях. Это она заказала «Флирт с одиночеством!»

      – А черт! Черт! – схватился он за виски, пытаясь вспомнить подробности чайной дегустации.

      Он долго не мог найти свою одежду, бродя по незнакомой ему квартире абсолютно голым. Наконец, на кухонной плите он отыскал свои скомканные брюки и там же рубашку. Было досадно, что она лежала краем на сковородке с остатками жирной пищи. Но мужчина не медлил и начал одеваться. Ему поскорее хотелось выйти из этой душной квартиры.

      «Пусть про испорченную рубашку думают, что это новая мода, ведь есть же мода на рваные джинсы».

      В коридоре, у двери, среди кучи обуви, Адам обул на босу ногу один из своих ботинок и спешно стал искать второй. При наклоне его сильно качнуло, так как закружилась голова.

      «Значит, что-то пил потом или курил…» – предположил он, уже хватаясь за ручку входной двери, но передумал, еще раз посмотрел в зеркало на свой удручающий вид.

      «Да, женщина была. Кажется, ее звали Маша. Нет! Маша была девственница и была в совершенно другой встрече, в другой игре… Ничего не помню, ничего, кроме этих глаз с блёстками на ресничках. Глаза цвета морских камней во время прилива, – мужчина опять схватился за виски. – Я тогда подумал, что глаза этой женщины будут еще прекраснее, когда на них появятся слезы. Еще у нее губы не пахли дешевой губной помадой, как у Маши. Их поцелуй был одиноким и грустным с привкусом зеленого чая с еле уловимым ароматом жасмина. Так обычно прощаются навсегда, понимая полную невозвратность…»

      Адам зашел в туалет, но там даже не было унитаза, рядом лежали стопки керамической плитки. Пахло свежим цементом.

      «Странные люди…, ремонт начинают с сортира… А может это и правильно».

      На кухне, на столике, находилась пепельница с множеством окурков. Под ней лежал листок бумаги. Мужчина узнал свой размашистый почерк и взял его в руки, чтобы прочитать. Написано было канцелярским карандашом, и сначала видно было, что человек писал в какой-то спешке, потом скорость снижалась, и степень нажима на карандаш увеличивалась до прорыва бумаги, в самом конце графитовый стержень не выдержал и отломился, так и не дописав слово.

      «Было неприятно, потом стала рождаться боль, но не сразу, постепенно. По мере осмысления, что произошло со мною, я представляю, как он ласкает ее, как она извивается