Ключ. Кэтрин Хьюз

рсть. Я приближаюсь, и он сам идет ко мне, подняв трубой хвост с завитком на конце. Задрав морду, он приветственно мяукает. Ждет, что я нагнусь и поглажу его как обычно. Но сегодня этого не будет. В сегодняшнем дне нет ничего обычного.

      Поворачиваю за угол и вижу вход в парк. Неужели я так быстро дошла? Оглянувшись, толкаю ржавые железные ворота. Видавшие виды старые петли недовольно скрипят, прорезая тишину ночи. Мой план бесшумно проникнуть в парк срывается, но, оказавшись за воротами, я чувствую себя в безопасности и замедляю шаг. Совсем немного, ведь нужно продолжать идти. Расслабляться нельзя. Чувствую запах стоячей цветущей воды – значит, до озера рукой подать. Прибавляю шаг, огибаю поворот и вижу его. Вода плещется о галечный пляж, за перевернутой весельной лодкой дремлет пара лебедей.

      Я делаю первый робкий шаг в ледяную воду, и перехватывает дыхание. Голые ноги ступают на острые камни, склизкие водоросли обвивают щиколотки. Оборачиваюсь и смотрю на туфли, которые только что сняла. Они брошены впопыхах, а одна даже перевернулась. Отчитываю себя за несвойственную небрежность – нужно было аккуратно поставить их рядом, как учила мама. Теперь она будет разочарована, а ведь совсем скоро кроме этих туфель от меня не останется ничего. Только поэтому я их и сняла.

      От холода ломит ноги, но я делаю еще несколько шагов вперед, и вода теперь доходит до колен. Темное озеро абсолютно спокойно, и только моя юбка обвивается вокруг ног. Столько раз я была на этом озере, но никогда – в такое время и при таких обстоятельствах. Небо над головой ясное и черное. Даже чернильное. Его освещает только молодой месяц, и поэтому прекрасно видна россыпь звезд. Откуда-то из деревьев вспорхнула сова и, хрипло вскрикнув, пролетела над самой поверхностью воды. От неожиданности я отпрянула, но удержала равновесие. Стараюсь восстановить дыхание. Несмотря на темень, вижу под водой свои побелевшие крошечные ступни.

      Еще несколько шагов, и вода уже по пояс. Не могу дышать. Вокруг чернота – не только в небе, но и в воде, в сердце и в голове. А еще мне грустно. Мне всегда было грустно. Я ношу эту грусть как накидку – большую тяжелую накидку, которая накрывает меня и которую я не в состоянии стряхнуть. Но теперь я хочу поскорее покончить со всем этим. Еще несколько шагов, и наступит забытье. Взгляд опускается на спящего в моих руках младенца, но я ничего не чувствую. Я и не ожидала никаких чувств. Снова слышу резкие и отчаянные хрипы, но сейчас мне не нужно оборачиваться. Я знаю, что на этот раз это не сова. Это другое.

      1

      Сентябрь 2006 года

      Она смотрела, как он стоит перед зеркалом в холле и смахивает с бежевого пальто несуществующую пыль. Ветерок из открытого окна доносит запах его сандалового лосьона. Он все еще красив – время не превратило его в сморщенного старика. Волосы хоть и поседели, но сохранили завидную густоту. Глаза горят, несмотря на постигшее его горе.

      – Доброе утро, пап. Ты на кладбище?

      Он натянуто улыбнулся.

      – Да, Сара. Куда же мне еще идти?

      Она поправила ему галстук и поцеловала в щеку.

      – Уже шесть месяцев прошло, пап. Не обязательно ходить туда каждый день.

      – Знаю, что не обязательно, Сара. Но хочу.

      Он наклонился и еще раз прошелся мягкой щеткой по начищенным ботинкам. Выпрямившись, посмотрел ей прямо в глаза и мягким, почти умоляющим тоном сказал:

      – Хорошо бы и тебе со мной ходить иногда.

      Она чуть не застонала. Сколько можно снова и снова говорить об одном и том же!

      – Мне не нужно идти на могилу к маме, чтобы помнить о ней. Она вот здесь каждый день, каждую секунду, – сказала она, приложив руку к груди.

      Он вздохнул, взял ее руку и поцеловал.

      – Как хочешь, но нужно в ближайшее время высадить луковицы. Хочу, чтобы в унылые зимние месяцы там было все в цвету. Пожалуй, куплю подснежники. Они же рано распускаются? А еще крокусы и нарциссы. По крайней мере, их не сгрызут эти чертовы кролики, – усмехнулся он. – Что скажешь?

      Сара сняла с перил сумку и перекинула ремень через плечо.

      – Хорошо, заеду в садовый центр на обратном пути.

      – На обратном пути откуда? – удивленно спросил он.

      – Папа, – делая акцент на каждый слог, протянула она. – Ты прекрасно знаешь, куда я еду.

      – Только не говори, что снова едешь вынюхивать про то место.

      – Я не вынюхиваю. Это называется исследовать.

      Увидев боль в отцовских глазах, Сара пожалела о своей резкости и смягчила тон:

      – Пойми, папа, ты – главный носитель информации. Представляешь, насколько она ценна для меня как для историка? Разве ты не хочешь, чтобы моя книга удалась?

      – Ты теперь у нас историк? Я думал, ты работаешь в библиотеке.

      – Да, папа, там я работаю. Нам всем нужно оплачивать счета, но книга – это моя страсть, и от твоего вклада зависит, получится просто хорошая книга или совершенно потрясающая.

      – Я уже говорил, – усталым голосом сказал он, – не хочу обсуждать это. И не обращайся ко мне, когда