Бешеный. Анастасия Шерр

не трудно догадаться что именно. По ходу Петровичу мешают яйца. Хотя, конечно, респект мужику. На такую тёлку вскарабкаться пытался, в его-то возрасте. И инфаркта не побоялся.

      – Рассказывай, – прохожу мимо вспотевшего Петровича и сажусь в его кресло.

      Врачишка стоит передо мной по струнке, словно школьник. Никакого самоуважения, блять.

      – Ч-что именно? – заикается и судорожно смахивает со лба капли пота.

      Мерзкое зрелище.

      – О ней рассказывай. Хочу знать всё, что известно тебе. А в идеале, принеси-ка мне её личное дело.

      Спустя полчаса я откидываюсь на спинку кресла, закрываю глаза и медленно выдыхаю, пытаясь прийти в чувство. Охренеть просто.

      Девчонка-то, оказывается, совсем и не девчонка, а разведёнка с двумя детьми, причём последних тащит на своём горбу одна.

      Но в состояние ступора вводит даже не это.

      Она отказалась от бабла, имея двух спиногрызов, кредит, который не погасит со своей зарплатой и до пенсии, и старенькую «хрущёвку».

      И не просто отказалась от бабла, а даже с работы решила уволиться.

      Давно не встречал таких принципиальных. И это охренеть как шокирует.

      Получается, я виноват?

      Не то, чтобы у меня вдруг совесть появилась, но прессовать бабу с детьми – как-то не по понятиям вообще.

      – Так, значит, она отказалась?

      Петрович, что всё так же стоит напротив, как лакей, кивает.

      – Честное слово, Руслан Давидович, дура девка. Я ей и так, и эдак, а она…

      – Подойди сюда.

      Врач затыкается и хлопает свинячьими глазёнками.

      – Подойди, Петрович.

      Тот делает пару шагов и оказывается рядом. Мне даже лишних движений не нужно делать. Впечатываю его жирную харю в стол и, услышав характерный хруст, улыбаюсь.

      Люблю звук ломающихся костей.

      Запах крови люблю.

      Люблю давить вот таких вот трусливых пидорасов, что могут поломать бабу, но боятся отвечать за свои поступки.

      – Давай, сука, расскажи мне, что ты тут делал с моей женщиной. Учти, если мне это не понравится, я побью тебя. А если соврёшь – искалечу.

      Свинья хрипит и визжит, а на столе уже образовалась лужа крови. Сломал нос, видимо. То ли ещё будет.

      – Я просто пытался её уговорить! Немножко припугнул! Отпустите! – трепыхается и давится собственной кровью.

      А у меня уже планка поехала и перед глазами красные точки. Врёт ведь сука. Чуйка мне подсказывает, что Веснушку мою лапал своими ручонками, а теперь ссыт признаться.

      – Что я сказал сделаю, если соврёшь, а, сука? – выворачиваю его запястье и свинья заходится в бабском визге.

      Позор для мужика быть такой тёлкой.

      От этого злюсь ещё сильнее и с хрустом ломаю ему руку.

      – Чтобы больше не трогал чужих женщин, падаль! А сейчас иди накладывай гипс и звони ей. Я не знаю, как ты это сделаешь, но она должна вернуться на работу. Завтра же, чтобы была здесь. Да, и не забудь извиниться, тварь! – долблю полуживую тушку об стол и отпускаю.

      Надо бы в себя прийти.

      Нельзя к Веснушке в таком состоянии ехать.

      Там