Осторожно, двери закрываются. Мария Метлицкая

в самом центре!

      Кое-как со Стасом прибрались, удивляясь неаккуратности хозяев.

      – Что поделать, геологи, – ворчал Стас. – Привыкли в полях есть из банок алюминиевыми ложками! Ты ж видел, какие они – одержимые! Полгода просидят в палатках с котелками и спальниками, вернутся в город и тоскуют – когда обратно? Вот жизнь, а? Но им в кайф! Прям оживают, когда подходит срок! А в городе мучаются, страдают, привыкли к чистому воздуху, чистой воде.

      Разобрали одну из трех комнат – ему хватит. Договорились, что Стас будет приводить в квартиру своих девиц, не зря же он хлопотал! Ну и ладно, Свиридову до этого какое дело, ему места хватит. Тогда же устроился на ВДНХ, оформителем в павильон «Космос и машиностроение». Работа была не бей лежачего – бригада состояла из трех человек: он, еще один «мазила» и бригадир. Полдня спали в подсобке, а остальное время квасили. Бегали за разливным пивом и за солеными сушками в павильон «Главпиво». Иногда перепадали и раки. Классное было время! Свобода и деньги, пусть ерундовые, но свои. Пустая квартира с окнами на храм Живоначальной Троицы, тишина.

      Четверть зарплаты Свиридов отвозил Валентине. Она выходила на школьный двор и молча, без разговоров, брала конверт. Он замечал, что выглядит она плохо, очень осунулась и постарела, под глазами лежали черные тени, в волосах пробивалась первая седина. Да и настроение было паршивым, она и не пыталась это скрывать.

      Однажды он спросил:

      – Перекурим?

      Она неожиданно согласилась.

      Глянула на него и с усмешкой спросила:

      – Ну что? Жизнью доволен? Пристроился? Угомонился?

      – Доволен? Да нет, не думаю. А вот насчет «пристроился» и «угомонился» ты что имеешь в виду?

      Валентина усмехнулась и ответила с вызовом:

      – Бабу я имею в виду, Свиридов. Это насчет «пристроился». А насчет «угомонился» – так это я про твои безумные идеи, про твой отъезд! Все, успокоился?

      Он покачал головой:

      – Нет, не успокоился. Все равно уеду. Вот увидишь.

      – Мне-то какое дело? Пусть новая баба печалится.

      Он внимательно посмотрел на бывшую жену.

      – Нет никакой новой бабы, Валя, поверь.

      – Да наплевать, – покраснев, бросила она и загасила бычок каблуком. – Мне-то что? Давно чужие люди. Да, и кстати, Свиридов, я подаю на развод! Надеюсь, не возражаешь?

      – Нет, – ответил он, пытаясь попасть окурком в урну. – Не возражаю. Что возражать?

      Валентина вспыхнула и, не попрощавшись, ушла.

      Расстроилась, надеялась на другое? Какая ему разница – точки поставлены. Только вот дочка… С Катей он виделся раз в месяц. Заезжал за ней в воскресенье утром, и они ехали в Подольск, к бабушке Люсе. Разговаривали не много – он не из болтунов, а Катька замкнулась. Держал ее за руку, и сжималось сердце. Тоненькая кисть, хрупкая ладошка. Девочка, девочка моя! И почему все так в этой паршивой, дурацкой и беспощадной жизни? Ну почему?

      Или надо было терпеть? Терпеть и жить, как все люди? Да, собственно, что он терпел? Какие такие