Четыре сказки о театре. Игорь Дасиевич Шиповских

пышным радужным кустарником. Наденьки же нигде не было видно, складывалось такое впечатление, что она сюда вовсе и не попадала.

      – Где это я? Что за чудеса? – оторопело, воскликнул Женьер, и невольно обернулся посмотреть, что же случилось с тем дубом, из которого он появился. Однако никакого дуба за спиной уже не было, а вместо него была большая коричневая полупрозрачная клякса, сквозь которую чуть виднелся тот его родной мир. Но вдруг что-то смачно хлюпнуло, как-то зычно булькнуло и клякса в один миг схлопнулась, просто резкий шлепок и она исчезла.

      – Да что же это за такое,… куда же это я попал!? И где же Надя!? – опять вскрикнул Женьер и, стал живо осматриваться по сторонам, смутно соображая, что же ему дальше делать. Внимательно приглядываясь к окружающему миру, он вдруг обнаружил, что на небе нет, ни солнца, ни облаков и даже звёзд на нём нет, а всё вокруг освещается тем же самым млечным сиянием, что озаряло и лужайку.

      – Вот так дела,… да тут и небо-то какое-то необычное,… совсем не такое как у нас,… да и небо ли это! Ведь даже если я и попал в другой мир, то в любом случае здесь должно быть небо, а его нет, только светлое бескрайнее пространство. И совершенно не понятно, что это,… да ни на что это не похоже, ни на вселенную, ни на космос. Где же я? В каком мире? И на Земле ли я? – задрав голову вверх, задавался вопросами Женьер, заворожённо вглядываясь в млечное марево. Но вдруг его размышления были резко прерваны. На просёлочную дорогу внезапно влетела огромная разноцветная карета запряжённая четвёркой вороных лошадей. Мгновенно поравнявшись с ним, карета тут же встала, а поднятые ей клубы пыли вихрем налетели на Женьера.

      – Фу-фу-фу… – замахав руками, залепетал он и тут же закашлялся. А когда пыль развеялась, он увидел перед собой высоко сидящего на козлах кучера и высунувшихся из окон повозки её обитателей. И кучер, и пассажиры, и сама карета, и даже её лошади были на редкость своеобразны. Лица у всех седоков были вымазаны ярко-белыми белилами, глаза подведены жгуче-чёрной сажей, а губы окрашены кроваво-красной краской.

      Карета же представляла из себя скорее дом на колесах, нежели чем обычное средство передвижения. Такие телеги были в средние века у бродячих балаганных актёров. Расписанная и измалёванная сочными красками, убранная разными цветастыми тряпицами и лентами она напомнила Женьеру о театрализованном представлении, которое они с Надей недавно видели на площади у цирка.

      – Ах да, Надя! Где же она! Надо срочно её искать! А может эти бродяги уже её нашли, схватили и спрятали у себя в кибитке… – жгучей молнией пронеслась в его голове страшная догадка. И он, окинув всю эту разраженную компанию странных путешественников пытливым взглядом, напустился на них.

      – Вы кто такие? Что за люди? Бродяги что ли? А может лиходеи злые,… что так смотрите!? – стряхнув с себя последние капли задумчивости, гаркнул он. Но те, как ни в чём небывало продолжали сидеть на своих местах, и молча улыбаясь, смотреть на него.

      – Ну что молчите,… языки проглотили,… иль глухонемые!? А ну отвечайте! –