Заблуждение. Ka Lip

ответила Марина.

      Она продиктовала адрес, а Тёма уже поднял руку, голосуя. Он был рад, что сейчас ночь, и его лица невидно. Хотя водила все же покосился на него, но Тёма сразу достал деньги, и тот, молча, кивнул.

      Марина ждала, она посторонилась, пропуская.

      – Я с бабушкой живу, бабулька глухая, но все равно тише. У нас двушка, так что спать будешь у меня. Ой!

      Только сейчас она увидела его лицо.

      – Подрался, – гордо заявил Тёма.

      – Я сейчас.

      Девушка выбежала из своей комнаты за аптечкой.

      – Ты расскажешь, что случилось? – наконец спросила Марина, аккуратно обрабатывая его побои.

      – Лукинична решила Нимфу на бойню сдать. Все девчонки скинулись деньгами. Я нес деньги Лукиничне, должен был всю сумму раньше мясника отдать, но на меня напали, избили, деньги отобрали. Когда очнулся, уже поздно было, Нимфу увезли…

      Марина внимательно его слушала, сочувственно кивая и охая.

      – Ты не переживай. Ночью мясник ее точно резать не будет. Я утром подружке позвоню. Она знает парочку таких мясников. Так что есть шанс найти твою лошадь.

      Фима кивал.

      – Но у меня нет денег ее выкупить, – со вздохом произнес он, смотря в глаза Марине.

      – У меня есть, – улыбнулась девушка, смущенно отводя глаза, – Я тебе сейчас на кресле постелю, – она опять посмотрела на Тёму, – тебе неделю из дома выходить не стоит, а то народ напугаешь. Я сама найду твою лошадь и выкуплю ее.

      – А куда ее деть?

      – Тоже решим. Загородом есть недорогие конюшни, тем более ей лечиться нужно.

      Ложась на чистые простыне и накрываясь одеялом, Фима знал, что добьется в этой жизни всего, чего захочет.

      ***

      Попойка в Секстоне продолжалась. После полученного адреналина никто не хотел уезжать. Вот они и пили. Тем более деньги, отобранные у художника, по справедливости теперь принадлежали им. Медик и Серьга уже подцепили подруг, они сидели рядом с ними на лавке. Бегемот с чувством выполненного долга запивал водку пивом, Че Гевара и Койот смотрели, как напивается Харлей.

      Костяшки на руке были разбиты. Харлей помнил, как ощутил его губы, в которые бил с размаху. Он вложил в этот удар всю ненависть и всю правду, которая была за ним. Но почему он не почувствовал облегчения, восстановив справедливость? Тогда он нанес Коле еще несколько ударов, а потом отступил, смотря, как бьют его друзья. Он не понимал, что с ним твориться. Его корежило изнутри, при каждом ударе по валяющемуся в ногах телу. Как будто били по нему. Не в силах все это выносить, Харлей крикнул:

      – Хватит!

      Друзья прекратили избиение парня, услышав его. Да и продолжать бить этого хлюпика было уже опасно. Никто не хотел иметь дело с мокрухой.

      Они сели на мотоциклы и поехали в клуб.

      Перед клубом Че Гевара, достав деньги, протянул их Харлею.

      – Это твои. Он их своровал у тебя с батей.

      Но вот только, понимая всю правильность