Серенький волчок. Сергей Кузнецов

Билибинов, – а Сережа был Серый Волк. Потому что мы были друзья.

      Денис снова накрыл ладонью Машину руку, и тут Маша поняла: все они считают, что она – Сережина невеста, у нее горе, и они должны хоть немного отвлечь ее от грустных мыслей. Сказать им, что ли, правду? Но зачем? Пусть, рассказывая всякую ерунду и думая, что отвлекают ее от страшных мыслей, отвлекутся сами. Ведь работали с Сережей вместе, были друзьями, тяжело им, наверное, сейчас.

      – Это ничего, что мы тебя сюда вытащили? – тихо спросил Денис, а Иван с Вадимом уставились в разложенный на столе старый «Огонек», словно впервые его видели.

      – Нет, нет, как раз спасибо, – ответила Маша. – Все хорошо, ребята, вы не волнуйтесь.

      Вдруг на мгновение она ощутила щемящую грусть, словно Сережа и впрямь был ее женихом или хотя бы очень близким человеком. Может, пиво так действует? подумала Маша и тут услышала женский голос, немного пьяный. Высокая крашеная блондинка, сразу бросаются в глаза длинные пальцы, все в серебряных кольцах, потом – обнаженные до плеч руки, а потом уже – худое лицо с ярко накрашенными губами.

      – Привет, – сказала она. – Я вижу, вы уже здесь. Можно к вам?

      – Конечно, – сказал Денис и поднялся, чтобы принести еще один стул.

      – Это Таня Зелинская, – представил девушку Иван. – А это – Маша Манейлис, Сережина невеста.

      Денис пододвинул Тане стул, она улыбнулась, спросила «можно?» – и, не дожидаясь ответа, залпом выпила отставленную Машей рюмку.

      8

      Таня Зелинская росла маленькой принцессой некоролевской семьи. Сто лет назад ее родители звались бы купцами – и непонятно, кто был бы лучшим купцом, папа или мама, – но в семидесятые, столь любимые посетителями «Петровича», их называли «работниками торговли», считая слово «продавец» немного оскорбительным (так газеты писали вместо «евреи» – «лица еврейской национальности»), хотя в случае Таниных предков слово «продавцы» было в самом деле неуместно: мама давно поднялась до директора универсама, а папа вполне успешно работал кладовщиком на базе. Девочкой Таня не знала, что такое дефицит: все, чего она могла бы захотеть, появлялось само по себе, раньше, чем само желание, – и потому она не знала своих желаний. У нее были фирменные джинсы, прибалтийские платья, импортные туфли, а на тринадцать лет папа подарил ей французские духи. Она ничего не знала о невидимых интегральных ходах и многомудрых комбинациях, мастерами которых были ее родители. Таня считала, что трехкомнатная квартира на Юго-Западе сама по себе наполняется финской мебелью, чешским стеклом и японской электроникой.

      Катастрофа случилась, когда Тане было пятнадцать. Его звали Илья, он был голубоглаз, курчав и носил круглые очки под Джона Леннона. Познакомились в летнем лагере, там было неважно, кто как одет, где работают чьи родители. Они целовались после пятничной дискотеки, и хотя она чувствовала, как его рука шарит по застежке ее гэдээровского лифчика, крючки остались не расстегнуты и потаенный замок не отперт – ни в ту пятницу, ни в другую. В Москве Таня сама после школы позвала Илью к себе, пока родители