Зеркальный демон. Елена Усачева

концов, чем им Пушкин не угодил? Он хотя бы безобидный. Ну, вызвали бы они его и что бы стали делать? Желания загадывать? А потом? Не может же он быть вечно у них на посылках! Сам не уйдет, хулиганить примется. Кстати, а что у девчонок с желанием было-то? Неужели хотели себе колдовских бонусов поднакопить?

      В эту секунду Насте словно кто на легкие нажал. Горло перехватило. Настя закашлялась, вывалилась в коридор, движением прогоняя неприятное предчувствие беды.

      Точно – ядовитая веревка. И где они ее взяли?

      Глава 2

      Смерть и другие неприятности

      Обычно Вовка проводил время в пятом корпусе. Там работали «старички». Сестра Стаса Тома, Макс Первый и Макс Двенадцатый (звали их так потому, что в прошлом году один работал на первом отряде, второй на двенадцатом), толстая добродушная Ирка Поседина. Все они ездили в лагерь не первый год, и Толмачев предпочитал коротать вечера у них. Пил чай, слушал, как Макс Первый играет на гитаре. Туда же часто сбегал Полкило. Там же появлялся его брат Сережка Ермишкин, высокий, улыбчивый парень, проводящий дни в радиорубке.

      Попытки вожатых старших отрядов заманить Вовку к себе успехом не заканчивались. Хотя Насте очень нравилось сидеть с Толмачевым. Он рассказывал истории, шутил, перекидывался остротами с Женькой. После такого вечера наутро Настя чувствовала и себя причастной к великому братству «старичков», где можно чаще видеться с Вовкой, где можно добиться его расположения.

      В этот раз старший вожатый пришел к ним сам. Была полночь. В коридорах только-только затихла «вечерняя» жизнь. Настя вернулась из палаты девчонок, где за стремительные полчаса они успели обсудить все новости и в который раз услышать извечную истину, что разным мальчикам нравятся разные девочки. Потом посидели в тишине, слушая, как через три стенки Женька негромко играет мальчишкам на гитаре.

      Настя вошла в свою комнату, где жила вместе с вожатой второго отряда Наткой Цветаевой, включила свет и чуть не вскрикнула от испуга. За окном, положив локти на подоконник, стоял Вовка. Он усмехнулся такой милой, такой родной улыбкой и вдруг сказал невозможное:

      – А я иду мимо, вижу – свет горит. Дай, думаю, зайду.

      В его словах все было удивительно. И то, что он шел мимо. И то, что нашел окно ее комнаты. А если учесть, что свет Настя включила после того, как Вовка вообще что-либо сообразил, то он какое-то время стоял, ждал ее. Ждал ее!

      – Чаем угостишь?

      Вовка слегка заикался, от этого его вопрос прозвучал немного заискивающе.

      – Конечно! – заторопилась Настя, бросаясь к окну, словно собиралась помочь здоровому Вовке влезть в комнату.

      – Дверь открой, – напомнил вожатый, исчезая в шуршащих кустах.

      Корпус на ночь закрывали. Конечно, это не спасало от ночных вылазок детей, но видимость защиты создавало – чужие не появлялись.

      Толмачев скрылся в темноте, а Настя еще немного постояла, тяжело облокотившись на руки. Узкая асфальтированная дорожка под окном упиралась в клумбу, на которой буйным цветом