Темь. В поисках истины. Игорь Николаевич Киселев

как-то уже начал привыкать к постоянной перебранке этих удивительных личностей – похоже, это было для них действенным средством снятия стресса, как для народных масс в России – бутылка водки или бессильные плевки в адрес олигархов и воров-чиновников.

      – Что я должен вспомнить? – сердито осведомился он. – Была какая-то планета, какой-то мир, какой-то оранжевый козел на меня напал… И я до сих пор не пойму: может, то бред был? Или транс? А может, Никитич, ты меня загипнотизировал? И кто я есть, по-вашему?

      – Эхе-хе, – вздохнул Никитич, и борода его печально поникла. – Крепко тебя по кумполу ошарашили. Должен был ты после этого путешествия вспомнить если не все, то хотя бы что-то в тебя вложенное. По всему видать, на том вокзале не простые были жулики, а приложил кто-то из сильных Темных. Мыслю, знают они про тебя и не хотят во вразумленные миры пускать.

      – Ничего! – задорно сказала Весняна. – Подумаешь – Темные! Вспомнит он все, а мы поможем.

      А затем Никитич с Весняной поведали Антону такое, от чего ему вдруг вновь захотелось на темный, продутый стужей Московский вокзал: там все понятно, и жулики, и менты такие родные, сволочные и объяснимые… А тут – какие-то инореальности, сложности, все перевернуто и запутано…

      Глава 3

      Мир, в котором пришлось обитать Антону, числился в разряде не лучших. Это была Серая Реальность, потерявшая доверие Высших сил. Когда-то, в отдаленные времена, существовали здесь народы, которые, казалось, уверенно шли к преддверию Оптимума, или Светлому Счастью… Но в ходе всяческих местных сражений сил Добра и Зла, выразившихся во множестве языческих и иных религий, победило Нечто, и в итоге цивилизация крохотной частицы Вселенной, именуемой местным населением «Земля», оказалась в некоей изолированной части, известной среди открытых Галактическому разуму народов «Серой пустыней» – большой по пространственной протяженности, но малой во времени.

      На этом теоретические познания Никитича заканчивались, и он снова сбивался на неожиданное благоволение Мокоши, оказанное так кстати. Весняна скромно помалкивала.

      «Бред», – подумал в смятении Антон, внимая гудению просвещенного домового, ощущая плетеное сидение крепкого кресла и слушая знойное пение канарейки, прыгающей в плетении ветвей возле закрытого морозной бронёю окна.

      В изложении Никитича мироощущение выглядело спутанным, зыбким и туманным – таким же, как борода повествователя, то вздыбленная, как шерсть рассерженного сибирского кота, то благообразная и похожая на облако переливчатого дыма. Одно Никитич знал твердо: был Серый мир, в котором он, к его прискорбию, вынужден пребывать в сей момент, и счастливое Вышемирье, где он надеялся окончить свои лучшие дни. Все остальное выглядело непонятной космологической смесью. По крайней мере, так это воспринимал Антон, воспитанный высшим образованием Ньютона, Лобачевского и Менделеева. Где-то вдали, правда, еще болтался загадочный Эйнштейн, ехидно потрясая воображаемыми пейсами.

      Впрочем, Никитич, вопреки собственным словам, ничуть не тяготился пребыванием в Сером мире – по