Дело Хальворсена. Алексей Лебский

лицо, перемазанное машинным маслом и припудренное пылью, скрывало истинный возраст. Одежда его состояла из промасленной гимнастерки с чужого плеча, грязных мешковатых брюк и тяжелых лыжных ботинок. Мальчугана трясло мелкой дрожью, то ли от страха, то ли от холода.

      – Юхан, я тут при железной дороге, вроде как. Помогаю машинисту…

      – Полно-ка врать. Как ты сюда попал? Давай, начистоту, а то сейчас возьму тебя за уши и высажу прямо на ходу.

      – Я к грузовику прицепился, когда солдаты ящики грузили. Они не заметили, как я под брезент забрался в последнюю машину когда она поехала. Немцы бомбят, деться некуда, я в кузов сиганул, потом, когда перегружали ящики на поезд, я тоннеле отсиделся. Дайте поесть чего-нибудь, а то с голоду просто помираю. Не высаживайте меня.

      Беренджер открыл дверь и втолкнул мальчугана в вагон.

      – Нет, ты посмотри на этого прохвоста, мало того, что он едет зайцем, так он еще хочет есть.

      – Дай ему поесть, Кристиан.

      Беренджер достал из мешка еще одну банку тушенки, здоровенный кусок ржаного хлеба и пару вареных картофелин.

      Мальчик моментально впился зубами в неочищенную картофелину.

      – Стой, так не пойдет! Хальворсен насильно потащил мальчугана к рукомойнику. И лицо мой с мылом!

      Юхан неохотно начал намыливать руки и лицо.

      – Вот, теперь другое дело, – воскликнул Беренджер, когда парень появился в купе. Его лицо и руки не сияли безупречной чистотой, но уже выглядели намного приличнее.

      На спиртовке разогревалась открытая банка с тушенкой, Хальворсен чистил картофель.

      – Ты что, сирота? – задал вопрос Беренджер.

      – Дай поесть, – мальчишка уже набил рот картофелем и хлебом, и пытался прожевать.

      – Держи ложку и тушенку, – Хальворсен снял с огня банку, и, завернув ее в тряпку, чтобы не обжечься, протянул мальчику. Не торопись, ешь, потом расскажешь, нам еще долго ехать.

      Когда с ужином было покончено, они начали устраиваться на ночлег.

      – Да, ты парень, я смотрю, немногословный.

      – А сигаретку дадите?

      – Рано тебе еще курить, давай, рассказывай свою историю.

      – Мы с матерью и отцом на побережье жили у маяка близ Кьеррингвика. Мы этот маяк поддерживали и нам платили за эту работу, а еще у нас огород был за домом. Немцы ночью начали обстреливать берег с кораблей, один из снарядов прямиком в наш домик залетел, когда я спал на маяке. Родители погибли сразу, я еле выбрался. Схватил, что сохранилось из одежды и бежать. Кругом грязь, снег, еле добрался до города. Он всхлипнул и вытер нос грязным рукавом.

      – А сколько тебе лет?

      – Девять, а что?

      – И где же ты был все это время?

      – На вокзале околачивался. Там один добрый человек из ресторана мне давал еду. Ну, то, что не доедали посетители. Потом меня погнали оттуда, немцы пришли. Все в черной форме, такие важные. Я спрятался в поезде, так и попал в другое место, я даже не знаю, что это за станция. Мальчик снова всхлипнул.

      – Ну-ка, снимай ботинки, –