Память лета. Борис Екимов

на земле сизоватой скатертью. Утренняя роса еще не высохла, сияет на ажурной, кружевной ладошке листа. Поутру арбузный жесткий лист топырится, стоит над землей. В сильную жару никнет. Но сейчас зелень бахчи пышна. Тянутся во все стороны плети, зелеными тугими усиками цепляя друг друга. Крепко держатся вместе, и ветер не страшен им. Под ногами и рядом – кружево листов, желтый цвет, и главное чудо: зеленые шары бугрятся на земле, разрывая скатерть листов. Один, другой, третий… Еще и еще. Радостно екает сердце. Сколько их… Арбуз возле арбуза. Как говорят, накатано.

      Вот оно – чудо. Немало прожил. С детства – на земле. Вроде обвыкся. Хлебное поле радует, яблоня в алых плодах душу веселит, огородная зелень каждое утро бодрит. Но арбуз остается для меня и теперь, словно в детстве, чудом земным.

      Палящее солнце, скупая земля, колючая на ощупь плеть стелется, топырится жесткий белесый лист и… огромный плод, темно-зеленый ли, сияюще-белый, рябой в полоску. Откуда он? Из того черного, чуть не макового семечка, что брошено в песчаную скудель по весне? Палило солнце, жаркий «калмыцкий» ветер дул, но пробился росток, поднимая на себе скорлупку материнского семечка. Потом отбросил ее, развернув два мясистых листа. А внизу, во тьме земной, глубоко ушел мощный буравистый корень, добираясь до желанной влаги, чтобы наверху, по земле, змеились плети, резные листья пушились, а из желтого цветка завязался арбузенок, за ним – другой, третий. И вот они уже лежат, тяжелые, землю примяв. До пяти арбузов бывает на одном корню. Порой неохватные, до пуда весом и более.

      Вот он, спелый ли?.. Постучи по нему костяшкою пальца. Ответит глухим звуком – смело рви. Тут же, на бахче, тронешь красавца ножом, и, опережая лезвие, трещина пробежит по зеленой коре. Блеснет оттуда зарницею пламень алости. Срежешь маковку, словно откроешь сосуд. Вот она – красная мякоть в сахарной изморози. Брызнет сок. Рукою нетерпеливой отхватишь ломоть и вопьешься в сладкое мясо. Будешь есть и есть ненасытно. Недаром говорят, что объесться нельзя лишь хлебом да арбузом.

      Ребятишками сколько мы ели их… Уже и голый живот твой словно арбуз, в потеках сладкого сока, а глазам – завидно. На бахче ли, куда просишься до слез со взрослыми и тебя берут, понимая, как же без бахчи… Там шалаш старика-бахчевника, прохлада его, настоянная духом полынка и дыни. Самые сладкие арбузы – там. Бахчевник угостит мальца. Посадит на топчан, накрытый пестрым лоскутным одеялом. Рядом ружье висит. И всякий знает, что заряжено оно крупной солью. Но бахчевники наши – люди добрые, в людей не стреляли. В скольких набегах на бахчи грешны мы… Сколь шкодили… Но никто и никогда в нас не стрелял.

      В детстве я не пожарником хотел быть, не военным, а бахчевником. Жить в прохладном пахучем шалаше, носить широкополую соломенную шляпу, у каждого хозяина выбирать заранее, еще на плети, три лучших арбуза, на зеленой коре выскабливая «А. Б.», что означает «арбуз бахчевника». Это всегда в уговор входило, кроме денежной платы. А ружье – оно против зверя да птицы, попугать их.

      Ведь любят арбузы все: волк, кабан, лиса, косуля,