Детектив весеннего настроения. Татьяна Полякова

садилась далеко от него, у окна, с Димой Долговым, у которого отец служил в ООН, и, по слухам, Дима должен был сразу распределиться туда же, а это сулило большие перспективы будущей спутнице Диминой жизни. «В ООН» – тогда звучало точно так же, как на межпланетную космическую станцию.

      Нет, нет, гораздо лучше станции!..

      Саша Константинов, бывший воин-афганец, сын низкооплачиваемых инженерно-технических родителей, весьма средний студент, тяготящийся после армии своим вынужденным школьным положением, больше всего на свете любивший почитывать на диване Роберта Хайнлайна, захлебывать его крепким чаем и заедать черным хлебом с толстым куском любительской колбасы, вдруг оказался… уголовным преступником.

      То есть на самом деле. То есть именно так оно и вышло. Без дураков.

      Наверное, его посадили бы и расстреляли, тогда еще были расстрельные статьи, – да и без статей изнасилование дочки «члена»… шутка ли! – если бы не вмешался декан Александр Иванович.

      Декану Александру Ивановичу не было никакого проку от студента Константинова. Одна морока, а проку никакого. Ни денег, ни славы этот студент не мог бы добавить декану, но почему-то тот студента пожалел. Или он просто оказался порядочным человеком?..

      Декан Александр Иванович на своей собственной черной «Волге» приехал к дому родителей Константинова в Бибирево, долго вылезал из нее, а вылезши, так же долго оглядывался по сторонам, неспешно и с усмешечкой, как будто все увиденное его страшно забавляло.

      Константинов смотрел на него с балкона. Тогда он все дни торчал на балконе, твердо решив, что выпрыгнет в ту же секунду, как только за ним придут из милиции. «Дело» раскручивалось, и прийти должны были уже вот-вот. В комнате, за стеклянной балконной дверью, пыльной от липового цвета, который летел от пахнущих медом и лугом деревьев, постоянно плакала мать. А когда не плакала, все звонила по знакомым, все искала кого-то, кто мог бы «помочь», все бестолково предлагала деньги, и все время разные суммы, очевидно, от отчаяния. Однажды предложила почему-то сто двадцать семь рублей и сорок копеек, или это все, что у них с отцом было?..

      Александр Иванович, вдоволь наоглядывавшись и наусмехавшись, остановил какую-то бабуську, тащившую из гастронома пудовые сумки то ли с сахаром, то ли с мукой, и стал неслышно о чем-то ее выспрашивать. Константинов все смотрел, свесившись через перила и лениво прикидывая, прыгнуть ему уже или пока воздержаться.

      Он даже представил себе, как летит, раскинув руки, лицом к земле, и в груди у него замирает и останавливается сердце, и он чувствует, как оно замирает, как ударяет в последний раз, и он знает, что больше оно уже не ударит, и нужно пережить еще только одно – удар об асфальт, после которого ему, Константинову, станет наплевать на милиционеров и на Алису Брушевскую!..

      Должно быть, он думал об этом долго, потому что вдруг Александр Иванович оказался у него за спиной и бесцеремонно потянул его за майку.

      Мать, похожая на суслика, вытянувшегося перед своей норкой в струну,