Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн. Евгений Кулькин

что-то более мелкое. Как-то именно Коля рассказал случай осуждения в коллективизацию баб за то, что они пытались поднять восстание против Советской власти. А оказалось все проще. Они провели по хутору уполномоченного, требовали отдать назад добро, которое они по глупости сдали в колхоз.

      Так и тут что-то было более незначительное, чем политические предпочтения. Ведь вон другие к разгону КПСС отнеслись совершенно спокойно. Даже швыряли свои партийные билеты.

      Ляпин принес его домой, вместе с учетной карточкой завернул в целлофан, положил в «Капитал» Маркса, который, видимо, так и не прочитал, и…

      Что он делал потом?

      Этого никто не знает. Он был – всечеловечен, потому как уже принадлежал в ту пору вечности. И кокетливая вуалька будущего уже не привлекала его. И он показным примером смял перспективу того, чему надлежало случиться раньше судьбой отмеченного срока.

      Куимов опять перечитал его последние строки. О какой правде он хотел поведать людям? Ежели о той, что партия как-то не так руководила народом, так об этом теперь прожужжат уши новоявленные демократы.

      О чем он просил подозвавшего к себе глухонемого мальчишку – единственного свидетеля, как все произошло?

      Он встретил его на подловке дома, в котором жил и, видели другие, попрятавшиеся на тот час ребятишки, что он ему, как им показалось, что-то передал.

      Но немой отнекивался. И вообще не хочет, чтобы вспоминали этот кошмар.

      Выйдя на крышу, Коля бросился вниз головой, пролетев мимо окна, за которым сидел и писал. Писал роман или что-то еще. Потому как рукописи обнаружить не удалось. Только вот этот один-единственный листок, на котором была начертана упомянутая фраза.

      А Куимов у того окна, мимо которого он пролетел, свой роман написал. И тоже в надежде, что отобразил правду. Как хочется именно этим пофартить читателю. Ведь, действительно, он устал от лжи.

      Зачем-то опять – на этот раз летуче – вспомнилась соседка. Ее лучевой разлет ног.

      С нею он встретился на берегу Иловли. Она – вот так – как привиделась сейчас, стояла перед сидящими ребятами, которые созерцали ее без особого трепета и удовольствия. Потому что первоначально были выдохшиеся из чувств выпивохи.

      Она повернулась и пошла прочь. Пикникующие не обернулись, чтобы посмотреть ей вслед.

      Куимов подошел к окну и стал всматриваться в соседский двор. И вдруг, сквозь мрак и метущийся переплеск ветвей, увидел одинокий огонек сигареты. Как укол, кольнул он его зрение.

      Ведь соседка говорила, что не курит.

      А ветер явно перерезвился. Потому как полудохло едва волочился по земле.

      И Куимов задернул штору и зажег огонь.

      Стихи уже шли. Сперва наколдовалась миниатюра:

      Не чувствами сердце гордится,

      Не тем, что страдает оно.

      А тем, что, как жрица-жар-птица,

      Лишь поймано в сказке оно…

      А потом пошло как бы оправдательное, исповедальное:

      Пошатнусь не для паденья,

      Повернусь, чтоб не уйти.

      Счастье – это привиденье,

      Что