Нарисуй мою смерть. Денис Борисович Савостькин

содержимое простенького стеклянного сосуда одним глотком, достал себе сигарету, подкурил и глубоко затянулся. – Мне слишком тяжело даётся то, что у других выходит совсем играючи. Тот же Синкевич…

      – Мааакс, ну прекрати. Он бездарность. Вся шумиха вокруг него – это всё из-за родителей. Они богаты и успешны, и каждый пытается им угодить. – Вика подошла к Максиму и села к нему на колени, обняв за шею.

      Тот лишь молча потушил сигарету, приподнял Вику с себя, встал и налил выпивку.

      – Я всегда был неудачником, Ви. Я думаю, ты это видишь. Я родился с этим клеймом. Клеймом нищего лузера.

      – Нищета бывает разная, Максим.

      – Ты понимаешь, о чём я. Какой смысл быть богатым духовно, если ты не можешь жрать, что захочешь, пить, что захочешь? Ты вообще помнишь, как мы познакомились? Мне нужно было съезжать из общаги, а денег не было даже на захудалую комнатку на окраине.

      – Помню. Конечно, помню.

      – Ты только не подумай, я благодарен тебе. Чёрт, я бы скорее всего просто подох, если бы не ты! Это третье место тогда просто меня уничтожило… Синкевич нарисовал круг. Просто круг! И ему отдали первое…

      – Это ничего не значит… – Вика попыталась заключить в объятия своего молодого человека, но тот отстранился.

      – Это много что значит. А знаешь, что этот сукин сын мне тогда сказал? Я дословно запомнил. Он сказал: «Эй, Пикассо, на хрена ты всё таскаешь свои пейзажики и пастораль? Эта чепуха никому не уперлась, только краску переводить! Всем нужна глубина. Экспрессия. Символизм».

      – И какой символизм был в его «круге»?

      – Да я не знаю. Думаю, он и сам не знает. Но жюри покивали головой, помычали, да отдали приз ему. А он Синкевичу и не нужен был! Мне просто выть хотелось в тот момент…

      – Я помню. Помню, как курила в переулке, ты туда выскочил, как тасманский дьявол, разнёс рамку картины и хотел её изорвать.

      – Ага… Спасибо, что отговорила, конечно. Она в кафешке уже год так и висит. А вообще…– Максим замолчал на мгновение, облизнул пересохшие губы. – Знаешь, – спокойно сказал он, снова заглядывая в свой стакан, будто пытаясь увидеть в нем что-то сокровенное. – Я бы душу отдал за такую успешность. За то, чтобы быть, как он, как Влад.

      Вика смотрела на него, сидя на стульчике. На глаза ей набегали слезы, а губы затряслись.

      – Я бы никогда не полюбила такого, как он. – Сказала она. – Я ненавижу таких, как он.

      Максим отвернулся, сделал глоток. Некоторое время тишина продолжалась. Затем он допил и сказал.

      – Возможно, было бы лучше, если бы ты не любила меня.

      Он взял со стола остатки джина и направился к выходу из кухни.

      – Я сегодня посплю в мастерской.

      Вика сидела на кухне и плакала, обхватив свои тонкие колени.

      В своей каморке художник разложил на полу матрас, который он там хранил на случай, если приходилось работать ночью. Он сел на него и приложился к горлышку бутылки. «Черт, походу я знатно напился» – витала по спирали мысль в его голове. В комнатке было почти совсем темно и свет приходил только с уличного