Пять снов Марчелло. Светлана Каныгина

ждали. Алонзо неодобрительно покачал головой, запустил руку в пакет и опять бросил перед собой хлебные крошки. А потом он ушёл, оставив голубей толкаться за еду, а какаду размышлять над множеством вопросов, которые тот породил в нём своим появлением.

      С уходом человека в футболке с бульдожьей мордой жизнь на улице ничуть не изменилась. Не стали другими дома, кафе, дорога и площадь с фонтаном, машины и люди, едущие в них и идущие по тротуарам. Всё было так, как и пять минут назад. И всё же Марчелло явственно ощущал, что картина перестала быть полной. Она продолжала существовать, но в ней рядом с кафе и у фонтана, на краю его чаши, в пространстве, заполненном продолжающимися во времени событиями, чего-то не хватало. И какаду понимал, что этим недостающим объектом был Алонзо. Его образ присутствовал здесь совсем недолго, но был выражен особенно и оставил в представлении попугая такой глубокий отпечаток, что те места улицы, где он видел этого человека стали казаться без него опустошенными, словно дыры в журнальном листе, из которого вырезали понравившиеся картинки. Это была такая странность, которую Марчелло не взялся разгадывать, потому как подозревал, что причина её возникновения скрывалась в его собственном разуме, а он представлялся попугаю материей слишком сложной, чтобы пытаться что-либо в ней разобрать, не запутавшись окончательно. Какаду всерьёз опасался этого, поэтому предпочёл выждать, когда необъяснимые пустоты пространства затянутся сетью из новых образов.

      И Марчелло стал ждать. А пока шло время, он взялся следить за событиями улицы, всё больше проникаясь ко всему, что видел. Часы за этим занятием летели быстро. Незаметные для увлекшегося какаду, они подвели день к вечеру, и небо, готовясь к приходу ночи, стало постепенно тускнеть.

      Попугай не сразу это увидел. Он был захвачен изучением множества любопытнейших мелочей. Среди них оказались каблуки туфель на женских ногах, выглянувших из дверей припаркованного у фонтана автомобиля. Упершись в камни мостовой, они вращали изящно вложенными в черную обувную кожу ступнями, замирали, подвесив их в воздухе, или нервно отстукивали звоном железных набоек по брусчатке. А потом, так и не показав свою обладательницу, они спрятались за захлопнувшейся дверью автомобиля, и тот увёз их в неизвестном направлении.

      Такой занимательной мелочью стала ещё и муха, которая выбрала себе для трапезы амареттовый мусс с кованого столика на балконе, где уже второй час, в бамбуковом кресле, свесив голову на грудь, спала пожилая дама. Насекомое привлекло внимание Марчелло своей неутомимой суетностью. В движении более похожем на прыжки, чем на полёт, муха металась между столиком, цветочными горшками на перилах балкона и дамой, которая, к слову, спала так крепко, что не замечала ни её, ни жара солнечных лучей, под которыми провела немало времени. Муха садилась на погруженную в мусс ложку, щупала хоботком хмельной десерт и тот час же, будто не в себе бросалась к цветам. Там она чистила лапки, отирала ими себя и летела к даме, чтобы сесть то на её нос, то на руку, а то на волосы,