Фрумсум Фруниско. Владимир Касютин

на новогоднем огоньке автодорожников. Крепкие мужики мрачно чокались стаканами с лимонадом и яблочным соком. Было тягостно, как на похоронах, даже разухабистая «цыганочка с выходом» не помогала. Через полчаса рабочий люд пошёл покурить. Возвращались по одному, по двое изрядно повеселевшие. Словно во времена американского сухого закона в раздевалке среди шуб и пальто разливали самогон.

      Перед Новым годом, отстояв долгую очередь в единственном магазинчике на окраине, где разрешили отпускать спиртное, я был бесцеремонно выпровожен продавщицей. На мне были брюки, сооружённые из офицерского сукна, добытого приятелем курсантом. Служительница Бахуса решила, что я из военного училища или дембель (алкоголь продавали тем, кому за двадцать).

      – Едем создавать общество борьбы за трезвость, – то ли предложил, то ли приказал парторг.

      – Ладно, – без энтузиазма согласился я.

      Большая колхозная тройка в составе: парторг, профорг и комсорг, то есть я – прибыла в хутор с поэтичным именем Жёлтые Копани. Аншлаг в сельском Доме культуры. Партийный секретарь пообещал, что отката не будет. Профсоюзный деятель посулил блага трезвенникам. Я промямлил несколько фраз, обращаясь к немногочисленным лицам моложе тридцати. В голове крутилась политически незрелая прибаутка: «Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган».

      Чтобы выполнить план, доярок и механизаторов мы принимали в комсомол по второму и третьему разу. Вся советская молодёжь уже заняла места в строю строителей коммунизма, но где-то наверху продолжали требовать роста рядов.

      После нас сцену занял колхозный ВИА. Научно-техническая революция докатилась и до наших степей – музыканты выступали под фонограмму. Барабанщик даже палочки позабыл, выломал кривые веточки, размахивал радостно, распевая любимую песню комсомольцев восьмидесятых «Я уеду в Комарово». Унылым свежеиспечённым борцам выдали по членскому значку и отпустили на поля и фермы.

      – Сейчас винцом затаримся, в хуторском магазине оно пока в свободной продаже, – радостно потёр руки парторг.

      Близ Староминской произрастали конопляные поля, притягивающие торчков из разных концов страны.

      Проникла всевозможная дурь и в круги станичной молодёжи. В рабочий полдень они съехались такие разные, но охваченные одной страстью. Вместо обеда поставили на плиту кипятиться шприцы.

      Зайдя за кассетой к знакомому музыканту, я в изумлении наблюдал за приготовлениями. Не стесняясь нежданного гостя, наркомы закатали рукава и профессионально выполнили привычную процедуру. Посидели, помолчали и разъехались по рабочим местам – инженер, тракторист, водитель, портной. Век их был недолгим, бывая на станичном кладбище, я вижу на обелисках много знакомых молодых лиц.

      Годы моей станичной жизни отмечены печатью музицирования. Всё началось с того, что я увидел на обложке тетради пионервожатого ударную установку с надписью «Rolling Stones». Старательно скопировал и отныне рисовал на каждом чистом листе. А может, раньше, когда поспорил с бабушкой?

      Первую мою гитару, маленькую, с пластмассовыми ладами, на ней было сложно