Не в ту сторону. Юлия Артюхович (Верба)

у девочки Леночки не только две фамилии, но и две квартиры. В большой и аккуратной преимущественно обитают нефтяной папа Майер проездом из дальних стран и разлучница Киса, а в маленькой и захламленной – Леночка и ее друзья.

      В большой квартире царят тишина, порядок и стабильность. В маленькой – полный хаос. Там бьется посуда, пропадают Леночкины золотые украшения и даже ее красивое нижнее белье, привезенное Майером из тех же дальних стран. Но Леночка не придает этому особого значения. Или помнит, что лучшее украшение девушки – скромность. Или просто золотых украшений и белья еще много.

      Когда беспорядок достигает критической точки, в маленькой квартире появляется Киса для оказания срочной кратковременной воспитательной помощи.

      – Лена, почему Слава застегивает тебе пальто и сапоги? Ты что, сама не одеваешься?

      – И не раздеваюсь.

      – Лена, как не стыдно!

      – Киса, ничего стыдного – это просто благородство манер.

      – Ты скоро Славе на шею сядешь!

      – Я выдержу, Юлиана Севериновна!

      – На шею? А это неплохая идея…

      – Лена!!!

      В маленькой комнате – шкафы, письменный стол и кровать. Вещи строго функциональные, ничем не примечательные и малоинтересные. Зато в большой комнате есть пианино, в нижнюю часть которого складывают бутылки от вина и шампанского. По мере наполнения пианино приобретает неповторимый звуковой тембр, а со свернутой газетой внутри и вовсе становится клавесином. Тогда Леночка читает свои стихи, поет свои песни (очень веселые или очень грустные – третьего не дано) и зажигает свечи.

      Самое главное – это диван. Он постоянно пребывает в разложенном состоянии и занимает немалую часть комнаты. На диване можно сидеть, лежать, читать, есть, пить, готовиться к экзаменам вчетвером, и еще много чего можно…

      Но самое прекрасное – это утро. Когда в квартире нет ни воспитательницы Кисы, ни похмельного Коли, ни курящей Иры. Никого. Только я и Леночка, которая спросонья забывает, какая она дерзкая и циничная Майер.

      И становится Ольховской. Или просто самой собой – маленькой девочкой, которая играет: на пианино, на нервах, в учебу, во взрослую жизнь…

      Но и днем тоже неплохо:

      – Привет, дорогая!

      – Привет, дорогой!

      – Я рад тебя видеть.

      – И я рада.

      – Я тебя люблю.

      – А я тебя – нет.

      – Я тебя целую.

      – И я тебя целую.

      Какое это было замечательное время – Славный период!

      А потом мы поехали на море: Леночка, Ира и я. Но вернулся через три дня я один. Потому что Леночка Майер в длинной ситцевой юбке так танцевала, что все на нее смотрели. И он смотрел. Белобрысый плотный журналист. Москвич. Потом подошел, пригласил ее танцевать.

      Я взял ее за плечо. Она улыбнулась, сбросила мою руку, мой взгляд, мою обиду и все, что у нас было или не было раньше. Она прошла с ним сквозь меня, сквозь толпу, сквозь всех подряд: «Пока, Слава! Привет, Саша!» Король умер, да здравствует король!

      Славный период закончился!

      Навсегда?

      Ты увез мое сердце…

      (Лена Майер)

      Это