Сезон медуз. Лев Рябчиков

без брюк. Эта весьма существенная деталь туалета была утром выстирана его женой Аннушкой и теперь сушилась на верёвке, протянутой в сенях из угла в угол, на которой он вчера вечером с помощью бельевых скрепок устроил три ленты фотографической плёнки, запечатлевшие события, привлёкшие его внимание в последние несколько недель. Очень бы заинтересовала старшего следователя Александра Михайловича Лысухина одна из них, в особенности три её последних кадра, сделанные не далее, как вчера. Но об этом после, после!.. Потому как пересказ любой истории лучше всего начинать с её утра, которое, без всякого сомнения, всегда мудренее вечера, да и предшествующего ему полудня.

      Душно почивать июльским утром в доме, где закрыты все окна и накрепко заперты двери. На рассвете было сброшено на пол одеяло, но и это действие не спасло молодое тело от духоты. И задолго до того, как искусственный петух – будильник – прокукарекал бы на полке подле кровати, поднялась Аннушка и, шлёпая босыми ногами по тёплому полу, проследовала в ванную. Скинув ночную рубашку, она уже было встала под душ, но передумала. Поставила на скамеечку таз с брюками мужа, пострадавшими вчера во время его вечерней прогулки не ведомо где и на ночь замоченными со стиральным порошком. Крепкими своими руками Аннушка в два счёта выстирала их, прополоскала и выжала. Посмотрев, отошли ли пятна, отнесла брюки в сени и повесила сушиться. Быстро вернулась, накрыла волосы резиновой шапочкой и опять встала под душ. Чуть тёплой водой смыла с себя надоевшую духоту…

      «Теперь надо торопиться», – сама себе сказала Аннушка и побежала на кухню. Грохнула там на газовую плиту чайник. Когда начала насыпать в любимую чашку с розочками растворимый кофе, в спаленке её закукарекал будильник. «Вот же дурочка, – встрепенулась Аннушка, – это же я забыла его выключить». Но поздно было исправлять ошибку. Из самой отдалённой комнаты послышался сонный, почти мальчишеский голос: – Аня-я!

      – Чего тебе не спится? – отозвалась Аннушка.

      – Иди ко мне, Аня.

      – Неймётся тебе по утрам, а я из-за этого на работу опаздываю. С вечера приставай…

      – Полюбовникам так своим отвечай, а не мне…

      – Ладно, занудил. Мне не жалко. Только побыстрей, а то у нас за опоздания сильно ругают.

      Освободившись, Аннушка опять, но ненадолго, зашла в ванную, после чего села за стол пить кофе и красить ресницы, которые и без того были черны и пушисты. В круглом зеркальце на ножках, стоящем перед ней, отразилось личико не то что молодое, а совсем девчоночье, с глазами круглыми и карими, с привздёрнутым носом. «Никто не верит, что мне двадцать шесть и я уже в третий раз замужем», – думала Аннушка, разглядывая себя. И вправду был Семён Бравинский её третьим супругом. Два предыдущих мужа были несколько моложе и веселее, но оба почему-то не довольствовались тем, что Аннушка честно и добросовестно выполняла все домашние обязанности жены, а требовали ещё чего-то. Но как раз этого-то при всей своей доброте она и не могла им «отсыпать». Страсть, которой домогались мужья, не то что бы