Плачу любые деньги. Оксана Обухова

но с ним происходили странные метаморфозы. Как несколько часов назад Александр Сергеевич оставил за дверью ресторана политес и обращение на вы, так и теперь, попав под крышу дома, внезапно и довольно видимо очеловечился. Оставил у крыльца пугающую Дусю внутреннюю сосредоточенность, расслабился, раскрепостился, вон – в коте врага увидел… Даже жалуется на зверюгу…

      – Где Вера? – воткнулся в Дусины размышления хозяйский голос Саши. – Вещи Евдокии уже доставили? Комнату приготовили?

      Чинный господин, приданный входной двери и десять минут назад представленный гостье как «мажордом Лев Игнатьевич», величаво пробасил ответы в обратном порядке:

      – Комната готова. Багаж доставлен наверх. Вера сейчас будет.

      – Вера покажет тебе комнату, – обращаясь к Дусе, произнес Миронов, – ты там оглядись, если что не так, звони мне на мобилу, я буду в…

      Где собрался обретаться новоиспеченный хозяин дома-музея, Евдокия так и не узнала.

      Появилась Вера. Невысокая крепенькая девица в белом переднике и с кружевной наколкой на волосах цвета выгоревшей соломы. Неопределенно-серые глаза горничной испуганно посверкивали, аккуратный веснушчатый носик немного покраснел…

      – Что случилось? – сразу почуял неладное хозяин.

      Вера неловко скособочила плечо, устроила на лице выражение «как бы вам сказать, Александр Сергеевич»…

      – Что?!

      Серые Верины глаза метнулись под потолок. Отлично знакомый с расположением верхних покоев, Миронов верно угадал направление…

      – Анна? Что с ней?

      – Плачет, – кратко отчиталась горничная, и Миронов с распахнутыми, словно крылья, полами темного костюма полетел по лестнице, прыгая через несколько ступеней.

      Вера заспешила следом. Евдокия не отстала.

      На стене вдоль лестницы висели старинные полотна. Дуся мельком ознакомилась с жанровой фламандской живописью. Немного обалдела: «Если ТАКОЕ вдоль лестницы висит, что ж экспонируется в парадных залах?!»

      Подвалило Саше, ничего не скажешь… Галерейщики, поди, все локти искусали.

      Компания из хозяина, горничной и гостьи резво проскочила по анфиладе второго этажа (Землероева на ходу полюбовалась видом на английские лужайки, сумасшедше красивым балкончиком с ажурными коваными перилами). Миронов распахнул большую дверь в спальню дочери.

      – Анна? – сказал почти спокойно. – Что-то случилось? Тебя обидели?

      Стройная, акварельно-нежная, юная блондинка с худенькими вздернутыми плечами сидела на большой (скорее всего, музейной и великовозрастной) кровати и крепко обнимала большого игрушечного мишку с мокрым от слез плюшевым ухом. Ухо, по всей видимости, использовалось в качестве платка.

      – Папа, отстань!

      – Я тебя еще раз спрашиваю, – посуровел Мирон. – Тебя обидели?

      – Господи! – отшвыривая медведя, распрямилась девушка. – Да кто меня обидит?!

      «Двух дней не проживет», – внесла ремарку Дуся.

      Из-за плеча Александра Сергеевича