Гетман Войска Запорожского. Владислав Бахревский

тебе надо? – спросил князь.

      – На службу прими или прикажи забить палками.

      Сатанинские черные глаза уперлись в душу Ивана Пшунки.

      – Будешь палачом.

      Иван Пшунка опустился на колени, припал губами к золоченому княжескому сапогу.

      Глава вторая

      1

      Серый в темных яблоках конь скакнул с дороги через канаву и с тяжкой натугой запрыгал по великолепным шелковым зеленям. Всадница надеялась, что весеннее вязкое поле остановит преследователей – людей грузных, на тяжелых конях. Но преследователи не унялись.

      – Прочь, ваше преосвященство! – закричала всадница толстяку. – Я буду стрелять.

      Лошадь под епископом была невероятно высокая, несла она многопудовые телеса хозяина легко и надежно.

      – Геть! – рявкнул епископ двум гайдукам своим, размахивая плеткой. – Геть!

      Гайдуки, нахлестывая лошадей, обогнали хозяина, и расстояние между ними и всадницей стало таять так же быстро, как сгорает лучина, опущенная огнем вниз.

      У красавицы и впрямь оказался в руке пистолет. Она выстрелила, но – вверх.

      – Геть! Геть! – заорал приободрившийся епископ и выбил из своего коня такую прыть, что со стороны казалось: гайдуки и пани стоят на месте.

      А сторонний наблюдатель был. С вершины косогора, сидя на лохматой татарской лошадке, глядела, как топчут ее хлеба, пани Ганна Мыльская.

      Огромный, рыжий, с белой грудью и белым брюхом конь епископа настигал серого красавца, словно зайчишку гончая.

      – Господи! Господи! – закричала в отчаянье бедная панночка, и у пани Мыльской от сострадания выкатилась слеза. Но как бы сильно ни страдала пани Мыльская, она роняла только одну слезу, да и ту из левого глаза, который она все равно прищуривала в решительную минуту, и теперь прищурила.

      Грохнул выстрел!

      Коня его преосвященства словно бы подсекли под передние ноги. Толстяк кубарем скатился в шелковую пшеницу, оставляя широкий след, – не всякий табун лошадей столько добра вытопчет. Мир замер. Оба гайдука таращились на пани Мыльскую, которая сунула за кожаный пояс разряженный пистолет и вытягивала два других. Конь епископа дрыгал ногами, епископ, вжимаясь в податливую землю поля, помаргивая, следил за пистолетами. Пани на сером красавце поняла, что спасена, осадила лошадь и разрыдалась. Плакать в движении не столь удобно.

      А между тем со стороны села Горобцы послышались гиканье и топот: к пани Мыльской шла помощь.

      – Эй, вы! – крикнула грозная воительница гайдукам. – С коней долой, если жить хотите. Коней беру себе. Вон сколько пшеницы потоптали. А тебе, ваше преосвященство, лучше пока полежать носом в землю, чтоб дворня моя не прознала про твой позор.

      Епископ сообразил, что ему дают совет от доброго сердца, и закрыл голову руками.

      – Заберите коней! – приказала пани Мыльская подскакавшей дворне. – И тотчас пришлите ко мне сюда мою карету.

      Приказ был исполнен, как в бою, молча и быстро.

      – Вставайте, ваше преосвященство! – обратилась пани Мыльская к епископу. –