Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 2. Вероника Мелан

напряжение передалось мне.

      – Комиссионеры.

      «Межмировых?»

      – Где мы?

      Он не ответил. Пояснил другое:

      – Вернешься сюда же, дверь будет здесь, никто другой ее не увидит.

      – А ты?

      Спросила зачем-то, слушая, как шумит совсем рядом прибой – непривычно после зимы слушать шуршание накатывающих на песок волн. И что «ты»? Что именно хотела этим вопросом прояснить?

      – Вернись вовремя. – «Иначе подставишь меня». – А теперь иди. Тебе туда.

      И мне указали в сторону вползшего на побережье и отгородившего эту часть живой стеной от посторонних глаз тропического дерева.

      Я не понимала, где я и зачем мне идти «туда». Но пошла.

      А через минуту показался вдалеке дом, который я никогда не видела с этой стороны.

      Дом… отца и матери.

      Я на Литайе.

      Меня «обрушило» прямо на песок коленями, ворвалось внутрь ощущение свершившегося. Волны, соленый воздух – мой родной мир. Тепло, потому что это Сантафия – восточный берег Эргерского моря. Потому что эти ракушки – мои ракушки, потому что под этим песком – глубоко-глубоко – скрыт огромный кристалл Литаниума.

      Дома.

      Я плакала, как маленькая девчонка, и сама не знала почему – то ли от горя, то ли от счастья, то ли от обиды, что все это не происходило так долго. А после поднялась, наспех отряхнула колени и побежала. У меня пятьдесят минут.

      На веранде, кажется, фигура, нет, даже две…

      – Мама-а-а, – орала я, как в детстве, – маа-а-ам-а-а-а!

      «Это я-я-я!»

      А вслед мне невидимый тягучий взгляд – непривычно ласковый и недолгий.

      – Как так можно было! Ну как?! – отец ругался по-настоящему. Но выглядел не злым, а держался за сердце. – Она билеты собиралась покупать к тебе, все нервы мне извела. Ну, хоть позвонить можно было?

      А я обнимала мать так крепко, как только могла. Она плакала не слышно – вздрагивали плечи. Деревянный пол внешней веранды залит розовым светом; качались в кадках цветы.

      – Мама…

      Она не могла даже ответить. Лишь отец, как заведенный, все ворчал, что так не делается, что так можно раньше времени в гроб, что «телефон ведь никто не отменял»… и выглядел очень обиженным. Сам как ребенок.

      – Папа…

      И прятал глаза, когда следом я обняла его.

      – Дочь, не делай так больше.

      – Ты прости… Вы простите, что я так долго не звонила. И еще за то… (сложно это говорить), что у меня всего пятьдесят минут. Я проездом.

      Стол внутри накрыли наспех, снесли на него все, что есть – чай, вазочки с печеньем, шоколад, остатки утреннего пирога. Суетились, что не успеют, а потому выспрашивали главное – жива, здорова? Почему не писала, нашла кого-то? По глазам видели – нашла. «Не болеешь, денег хватает? Когда приедешь снова?»

      Потихоньку отпускало маму, отлегло на сердце у отца: «Вернулась, живая». Все остальное можно было пережить, забыть и простить. Собственно, они и не сердились, но волновались сильно. Больше года – это как же…

      А