След в заброшенном доме. Александр Тамоников

пришлось треснуть кулаком по столу. Луговой подлетел как ошпаренный, заморгал.

      – Пора, красавец! Забыл, где находишься?

      – Все помню, товарищ капитан, – пробормотал молодой сотрудник, зевая до хруста в челюсти. – Родина сказала, что не время расслабляться. Я же просто так, на минуточку.

      Войско выглядело донельзя уставшим, но задача ему ставилась четко и лаконично.

      – Ничего, пробежитесь по свежему воздуху, и весь сон с вас как рукой снимет. Взять машину, через десять минут быть на Баумана. Да не подъезжать с грохотом и лязгом, работать скрытно, выйти за несколько зданий до того места, окружить участок. Если в доме кто-то есть, не брать, только следить. Если они вас срисуют, тогда разрешаю захват, но тоже без шума, деликатно, черт возьми! Выяснить, кто проживает в доме, опросить соседей.

      Подчиненные ушли выполнять задание. Остался чай в алюминиевых кружках. Иван допил остатки из обеих емкостей и погрузился в невеселую думу. Сон опутывал его, он стряхнул с себя наваждение, зашагал обратно.

      Островой не шевелился. Караульный зевал.

      Иван отпустил солдата, выбил папиросу из пачки, постучал мундштуком по столу, искоса глянул на арестанта и спросил:

      – Курите?

      – Пытался бросить несколько раз, – разлепил губы Островой. – Да, курю.

      – Тогда двигайтесь сюда. Нянек нет, чтобы к вам с пепельницей бегать.

      Островой неловко переместился к столу вместе с табуретом, который почему-то не был прикручен к полу, помял папиросу дрожащими пальцами. Курил он с наслаждением, высмолил папиросу в несколько затяжек, раздавил в пепельнице, но сделал это плохо. Окурок продолжал тлеть, распространять неприятный запах.

      Иван раздраженно поморщился, отодвинул от себя пепельницу и проговорил:

      – Продолжайте, Алексей Егорович. Вы сказали не все, я это прекрасно вижу. Давайте не будем юлить.

      – Хорошо. – Островой сглотнул. – Вчера было двадцать четвертое число. Уже наступило двадцать пятое. В районе двух часов дня я или Федоренко должны находиться на городском рынке. Этот район называется Маковка, что-то вроде площади рядом с закрытой церковью. На нее выходят улица Кирова и несколько переулков…

      – Я знаю, где находится городской рынок, – перебил арестанта Осокин. – Там произойдет встреча с Циклопом?

      – Нет, не думаю. Скорее с представителем Циклопа. Мы должны держаться северной части базара, той, где находятся стационарные торговые ряды. К нам подойдут. Условная фраза: «Вы уронили спички, возьмите». Отзыв: «Я не ронял, но охотно возьму».

      – Что дальше?

      – Дальше скажут, что делать.

      – То есть вас и Федоренко знают в лицо?

      – Видимо, да.

      Наступило продолжительное молчание.

      «Все это шито белыми нитками, расползается при критическом рассмотрении, – размышлял Осокин. – Выдавать своих людей за вражеских лазутчиков? В этом немалый риск. Если Свиров напичкан немецкой агентурой, то лица оперативников,