Ричард Длинные Руки. Церковь и демоны. Гай Юлий Орловский

должен выказывать пример смирения и хороших манер, верно?.. К людям нужно хорошо, тогда и они потянутся так, что кости захрустят, хотя, вообще-то, сперва хрустят суставы, но со мной могут захрустеть и кости.

      Альбрехт сидит в кресле как влитой, не шевелится, даже дыхание как бы задержал, но я чувствую, как насторожился от кончика шляпы до сапог на толстой подошве. В моем «уговорил» наверняка уловил еще какие-то оттенки, типа «приговорил» или «угомонил», а то и покруче, речь императора изобилует метафорами, а то и вообще, поэт и философ круче какого-то неведомого Нерона.

      Сэр Джуллиан встрепенулся, уставился расширенными глазами в мое лицо со страхом и надеждой:

      – Ваше величество?

      – Уговорил продолжать их высокую деятельность, – пояснил я, – и не пачкаться в повседневной рутине, из которой состоит наша жалкая, с их высоты, жизнь. А она, если честно, не самая, если вот так с высоты нашей высокой одухотворенности…

      Он переспросил с недоверием в голосе:

      – Уговорили… отказаться от правления миром?

      – Суета и тлен, – сказал я (надеюсь, что с хорошо различимой завистью), – а они люди духовные. Мирской жизнью занимались через «не хочу» и потому что надо вытирать вам сопельки и подтирать их на полу за вами, а то поскользнетесь, можете ушибиться.

      Альбрехт с трудом удержал улыбку, хотя плечи раздвинул, а грудь сама выпятилась, как у петуха перед дракой.

      – Пришлось пообещать, – продолжил я размеренным и слегка безразличным тоном, – что этой тяжкой и неблагодарной работой займемся мы, простые и незаумные люди. Так подотрем за вами, что и сопливые носы с дурных морд прочь!..

      Сэр Джуллиан продолжал смотреть на меня с таким видом, как заяц на огромного волка.

      – А что ответили… Великие?

      Я с тоскливым видом махнул рукой.

      – Что с радостью займутся, как и мечтали, высоким искусством и еще более высокой наукой. Наука, сэр Джуллиан, это не совсем та наука, как держать в руке веер и строить глазки. И даже не та, как носить парик.

      Он пролепетал, уже весь красный и с выпученными глазами:

      – Но… ваше величество… а Башни…

      – Для умного человека везде Башни, – сказал я. – Они и в пещерах чувствуют себя в Башнях. Теперь им в эмпиреях ничто не мешает. Даже свет в глаза не бьет, а противные птицы не кричат утром под окнами. Идите и берегите державу, как сэр Альбрехт бережет свою великолепную шляпу!

      Он понял, что разговор окончен, поклонился и отступил к двери, где Хрурт распахнул перед ним дверь.

      Альбрехт оглянулся и, не поднимаясь из кресла, спросил тихонько:

      – Чувствую, врете, хотя глаза такие честные-честные, а голос ни разу не дрогнул. Но где подвох?

      Я посмотрел на него обиженно и даже с укором.

      – Сэр Альбрехт, разве я не сама честность… в правильном государственном понимании?.. Главное, Великие Маги из убежищ не выйдут и нам не помешают. Разве не это важно?

      – А вы их, – переспросил он еще тише, – хорошо… уговорили?

      – Лучше не бывает, – ответил я с таким удовлетворением,