Капитан дальнего следования. Игорь Кулькин

получил вольную – и ушел, как в болото, в политику. А там оказались спруты и акулы куда крупнее, чем в бизнесе. Там хоть какие-то правила были, а здесь – кто сильнее, у кого связи – тот и прав. И разобраться в этих паутинах, выбрать себе дорогу оказалось не так просто. И он примкнул к партии горлопанов и сутяжников, вялых последователей западных просветителей, которые только и умели, что устраивать скандалы в телестудиях, – но они поддерживали Тищенко, не давали бить его, когда какой-нибудь прыткий журналист выяснял, как нудный комар, источники финансирования избирательной кампании. И Евгений Иннокентьевич голосовал вместе со всеми, жал на те кнопки, на которые указывал председатель фракции, говорил в микрофон язвительные реплики, откидываясь на спинку кресла. А зал мерно журчал, обсуждая вполголоса новости о футбольных матчах и курсе доллара, председатель думы, угрюмо кривя рот, говорил о наличии кворума, люди стекались в зал из буфета, застегивая пиджаки на одну пуговицу – больше не давало пузо, сыто осматривались. Долго глядели на табло, на котором уже высветился желтыми буквами обозначенный к голосованию вопрос – а под рукою две кнопки, и какую из них жать – хорошо еще, что ряды обходили координаторы партии и указывали, за что голосовать, а то и растеряться можно было. Чудаковато глядел в зал очередной оратор, высматривая слушателей, но те сонно ежились, почти закрыв глаза, – и была в этом тягучая бессмысленность, опустошающая несправедливость.

      И Тищенко, который поначалу рвался в комитеты и комиссии, хотел участвовать, действовать, теперь притих – все стало скучно. Как ни бейся, в этом разлинованном поле за границы не выйдешь, здесь собрались сильные люди, которых все устраивает, они не будут рушить свое царство, не захотят перемен. И он жил с ними, словно войдя в стаю, начиная жить ее законами – все блага – за государственный счет, что ни возьми, все до копейки – выбрали ведь! И скоро он стал себя чувствовать не тем свободным человеком, который вошел в стены думы, а частью этих людей, частицей системы, которая сложилась сама, как складываются бандитские шайки, и каждый имел вес и значение, и каждый надеялся на свою часть добычи – а делили ее щедро. И в какой-то момент он понял, что выше того предела, который установили, ему не забраться. Надо идти на вольные хлеба, в провинцию, где легче и быстрее можно выйти наверх, где можно оборудовать себе космодром и оттуда уже рвануть вверх. И он так захватился этой идеей, что забыл и думать о своей работе, – так, жал на кнопки наугад, прослушав, за что голосуют, а мыслями уже был в будущем, в своих неминуемых победах, в лавровом венке, увенчавшем труды, в триумфальном возвращении в столицу – победителем.

      Викентию Павловичу нужны были люди в южных городах, богатых нефтью и дешевым хлебом, – он отпустил и дал денег. Этого хватило на первое время, а потом Тищенко и из своего кармана стал черпать щедро – и швырять в огонь избирательной кампании, когда он разгорелся. Все тут было непонятно, в этом городе, – но он не хотел разбираться. Все казалось до умиления просто.