Успеть до захода солнца. Нора Робертс

глаза улыбались Бодин.

      – Доброе утро, детка.

      – Доброе утро. Ты выглядишь роскошно.

      Морин провела ладонью по узким бедрам и короткому, цвета лесной зелени, платью.

      – Сегодня у меня множество встреч. Я должна произвести впечатление.

      Она отодвинула старую амбарную дверь, ведущую в кладовую, и сняла с крючка белый фартук, какие бывают у мясников.

      Это чтобы жир от жарящегося бекона не брызнул на красивое платье, подумала Бодин.

      – Сделай мне латте, ладно? – попросила Морин, повязывая фартук. – У тебя он получается очень вкусный.

      – Конечно. Сегодня утром я встречаюсь с Джесси, – сообщила Бодин, имея в виду менеджера по корпоративным мероприятиям Джессику Баазов, которую взяла на работу три месяца назад. – По поводу свадьбы Линды-Сью Джексон. Линда-Сью приедет в десять.

      – Хм… По словам папы, Рой Джексон стонет и рыдает, что свадьба дочки его разорит, но я точно знаю: мать Линды-Сью полна решимости сделать все, что положено, и даже сверх того. Если бы могла, она отправила бы дочку к алтарю под хор ангелов небесных.

      Бодин тщательно вскипятила молоко для латте.

      – За разумную цену Джесси, пожалуй, смогла бы предоставить им и такую услугу.

      – Она совсем неплохо работает, правда? – Выставив под огромной сковородой восьмерку, Морин стала жарить бекон. – Эта девчонка мне нравится.

      – Тебе все нравятся. – Бодин протянула матери латте.

      – Просто так жить веселее. В любом человеке можно найти что-нибудь хорошее, если хорошенько поискать.

      – И в Адольфе Гитлере? – спросила Бодин.

      – Ну, зато он провел для всего человечества на песке черту, пересекать которую больше не станет никто. И это хорошо.

      – Ма, ты уникальная. – Бодин наклонилась с высоты своего роста – еще в двенадцать лет она оставила внизу метр шестьдесят два матери и выросла до метра семидесяти восьми – и поцеловала Морин в щеку. – Давай я помогу тебе накрыть на стол. У меня еще есть время.

      – Ой, доченька, тебе и самой надо позавтракать.

      – Я уже съела йогурт.

      – Ты ведь его ненавидишь.

      – Я ненавижу его, когда ем, а так ничего.

      Морин вздохнула, вынула бекон, чтобы слить жир, и снова положила его на сковородку.

      – Клянусь, иногда мне кажется, ты сама себя лучше воспитываешь, чем это делала я.

      – Ты лучшая в мире мама, – возразила Бодин, доставая из шкафчика стопку тарелок.

      Она услышала шум за секунду до того, как открылась дверь. Вошли мужчины и парочка собак.

      – Вытирайте ноги.

      – О, сейчас, Рин, не думай, мы не забыли. – Сэм Лонгбоу снял шляпу – за столом у Морин никто не завтракал в шляпе.

      Он выпрямился – высокий, длинноногий, мужественный темноволосый красавец с серебром, пробивающимся на висках, от уголков его карих, глубоко посаженных глаз разбегались морщинки.

      Слева у Сэма был кривоватый резцовый зуб, но Бодин считала,