Мальчик со шпагой. Владислав Крапивин

репейники и крапива.

      Но все равно Серёжа не жалел, что приехал. Потому что в первый же вечер на лужайке за кухней развели костер, а вожатый третьего отряда Костя принес гитару и запел песню, от которой все притихли: песня была про очень знакомое, словно кто-то подслушал Серёжину тайну.

      Только говорилось в ней не про Серёжу, а про маленького горниста.

      …У горниста Алешки Снежкова

      Отобрали трубу золотую.

      Говорили, что сам виноват он:

      По утрам потихоньку, без спросу

      Подымался Алешка с кровати,

      Шел на берег по утренним росам.

      Разносился сигнал его странный

      Над чащобою спутанных веток,

      Над косматым озерным туманом,

      Под оранжевым флагом рассвета… 

      И чтобы Алешка не нарушал режим, чтобы не разбудил кого-нибудь раньше срока, трубу у него взяли и заперли в шкаф. Ну что Алешка мог сделать? Может быть, даже плакал, закутавшись в одеяло, после отбоя, но трубу-то все равно не вернешь. Так и уснул.

      Спит горнист. А что ему снится?

      Может, снится, как эхо сигнала

      В теплый воздух толкнулось упруго

      И за черным лесным перевалом

      Разбудило далекие трубы… 

      Тут у Серёжи, когда он слушал эту песню, каждый раз начинало щекотать в горле, и попавший под руку сосновый сучок он сжимал, как сабельную рукоять.

      Захрапели встревоженно кони,

      Развернулись дугой эскадроны —

      И склонились тяжелые копья,

      И поднялись над строем знамена.

      В чистом небе – рассветная краска,

      Облаков золотистые гряды.

      Словно в сказке, но вовсе не в сказке

      Вылетают на поле отряды.

      Мчится всадников черная россыпь

      Сквозь кустарник, туманом одетый,

      По холодным предутренним росам

      Под оранжевым флагом рассвета. 

      Потом были и другие песни. Но эту на каждом костре пели обязательно. И Серёжа всегда ждал ее, и заранее начинала звенеть в нем радостная тревога. Будто могло случиться чудо, и всадники из песни готовы были вырваться на поляну и встать у костра: отблески огня на мордах коней, золотые искры на уздечках, стременах и медных кольцах ножен. А лиц не видно в тени, только звезды проступают на высоких шлемах…

      Однажды после костра Серёжа задержался рядом с вожатым и негромко спросил:

      – Костя, а кто придумал эту песню?

      – Да так… – неохотно сказал Костя. – Один человек… – И было похоже, что он смутился.

      Странно. Вообще-то Костя смущался редко. Он был веселый, неутомимый, справедливый. Не выгонял ребят раньше времени из речки, таскал на плечах малышей-октябрят и никогда не кричал на мальчишек, как вожатая Серёжиного отряда с дурацким именем Гортензия.

      Гортензия часто кричала, потому что в отряде не было дисциплины. Все хотели то в поход, то на речку, то футбол гонять, а проводить тематические сборы и выполнять режим никто не хотел. Гортензия из кожи