Око Марены. Валерий Елманов

вот откель в том же Пронске али в Кир-Михайлове людишки сведали – кто перед ним стоит да с чьей дружины вои эти будут?

      – Так они сами об себе сказывали, не таились, – пояснил Мстислав.

      – Вот-вот, – кивнула Ростислава. – И впрямь не таились. И это мне тоже в диковину.

      – А тут-то чего дивиться? – не понял князь.

      – Дело-то уж больно страшное. Чтоб детишек убить – не каждая черная душа такой грех на себя возьмет, а коли и возьмет, так все едино – с утайкой да с опаской к нему приступит. А тут еще и похваляются.

      – Видать, вовсе без бога в душе людишки те были, – вздохнул Мстислав Мстиславич.

      – Может, и так, – не перечила Ростислава. – А может, и иначе быть. След они свой заметали. Как зайцы на снегу петли делают, чтоб охотник не додумался, куда за косым идти и где он в нору забился.

      – Погоди-погоди, – нахмурился князь. – Чтой-то я в толк не возьму – след заметали, а сами о себе сказывали во весь голос. Как так?

      – А его всяко можно замести. Ты вспомни-ка, какой навет померанская княжна на своих пасынков измыслила. И ведь поверил ей твой шурин. А опосля что вышло? Я тебе еще грамотку от тетки зачитывала.

      Мстислав нахмурился, припоминая. Действительно, совсем недавно, и месяца не прошло, получила Ростислава от родной тетки, некогда Янки Мстиславны, а ныне, после принятия пострига в одном из полоцких монастырей, сестры Агриппины, грамотку, в которой та сообщала о делах, творящихся в Полоцке.

      Произошло же там следующее. На старости лет удумал тамошний князь Борис Давидович жениться вторично. В жены себе выбрал красавицу Святохну, дочку померанского князя Казимира. И мало того что она хотя вроде бы и приняла греческий закон, но все равно не отпускала от себя латинского попа, так вдобавок решила извести взрослых сыновей Бориса Василько и Вячко, чтобы княжение досталось ее малолетнему сыну Владимиру, которого она успела к тому времени родить престарелому Борису Давидовичу.

      С этой целью она вначале надоумила пасынков отпроситься у отца на самостоятельное княжение в разные грады полоцкой земли, а после того, как они удалились, составила подметное письмо, адресованное им. Было оно написано якобы от имени наиболее авторитетных полочан, которые являлись рьяными сторонниками Василько и Вячко. В письме эти люди будто бы звали сыновей Бориса на княжение, убеждая свергнуть с полоцкого стола отца, выжившего из ума, а Святохну и ее сына предать смерти. Послание это померанская княжна передала Борису – дескать, удалось ей перехватить.

      Зная о том, что в народе не любят его молодую жену, Борис Давидович поначалу поверил клевете, и как ни божились и клялись обвиняемые, однако были казнены. Но затем, проведав о случившемся, Василько Борисович сам отважно приехал к отцу, нашел того, кто все это писал под диктовку Святохны, и, приперев его к стенке, сумел обличить клевету мачехи.

      – Так ты мыслишь, что и они… – задумчиво протянул Удатный.

      – Коль уж баба таковское возмогла учинить, то мужику оное измыслить – раз плюнуть, – передернула полным плечиком Ростислава.

      Вообще-то в