Песок вечности. Сергей Курган

Ани пошло на убыль. Она успокоилась и миролюбиво продолжила:

      – Короче, его отец родился в Исландии и был резчиком по дереву.

      – Наследственное, значит.

      – Да, пожалуй. А Исландия тогда принадлежала датчанам. И его отец перебрался в Данию, в Копенгаген. И тогда стал Торвальдсеном.

      – А до этого как же? Жил без фамилии, что ли?

      – Вот именно – без фамилии.

      – Не понял. Это как?

      – А вот так. У исландцев, как правило, фамилий нет.

      – А что вместо них?

      – Вместо них – отчества.

      – Забойно! – удивился Макс. – Это типа «Петрович», «Михалыч», что ли? «Сан Саныч»?

      – Представь себе, да, – рассмеялась Аня – настроение опять поднялось. – В Исландии народу мало, они и так обходятся. Ну, скажем, если мужик, то «сон», то есть сын. Например, «Германссон» – значит сын Германа.

      – «Германыч», – веселился Макс. Все-таки умеет он создать… как это сказать? Комфортность в общении.

      – Именно, – ответила Аня. – А если женщина, то «доттир».

      – Ну, это ясно – дочь.

      – Да. И его отец тоже был Торвальдссон.

      – То есть Торвальдом звали деда этого самого скульптора, так?

      – Ну да, выходит, так. В общем, его отец сделал это фамилией, и так, чтобы это звучало по-датски: Торвальдсен. А сам Бертель Торвальдсен родился уже в Копенгагене. Учился там, но после учебы уехал в Рим. И прожил там сорок лет!

      – Оба-на! Так он уже скорее итальянец. И что им всем так дался этот Рим? И вообще Италия? Медом там, что ли, намазано?

      – О, любимое выражение Максика! – произнесла Аня не без едкости. – Медом нигде не намазано. Просто Италия, особенно Рим, – это античная классика, основа европейской культуры. Плюс Возрождение. Увидеть все это своими глазами и прочувствовать считалось обязательным для художника или скульптора. Поэтому все, у кого была такая возможность, путешествовали по Италии. А многие и жили там подолгу, в том числе и русские.

      – Это-то понятно. Климат там получше, чем в Вологодской губернии.

      Аня вздохнула: «Ну что с ним сделаешь? Непременно все превратит в хохму с эдаким легким налетом цинизма. А может, он так защищается от агрессии? Я ведь на него малость наехала».

      – Ну и климат тоже, – сказала она примирительно. – Что тут такого? Но не это главное. Торвальдсен, между прочим, считал день своего приезда в Рим своим настоящим днем рождения.

      – Вот даже как. И что он ваял?

      – Статуи, Макс. Статуи. Что еще может делать скульптор?

      – Да? Очень интересно! – Макс сделал большие глаза.

      – Он ваял, – заметила Аня, – а ты валяешь. Дурака.

      – Вот такой я шут гороховый, паяц. То есть, виноват, паяццо. Паяццо живет в палаццо, – продолжал выдрючиваться Макс.

      – Насчет паяца – это точно. Не без этого.

      – И он, наверное, высекал богов и героев, да?

      – Представь себе, да. И пользовался в свое время всеобщим признанием.

      – Заказы так и сыпались