Лето кончится не скоро. Владислав Крапивин

такое… огненное и плоское, как тарелка!.. Должны же они когда-нибудь прилететь!

      – Может, и правда прилетели, – не выдержал Шурка. Потому что ощутил в этом нескладном Кустике склонность к предвидению. И на миг проклюнулся в груди ледяной холод… Но тут же Шурка встряхнулся. Евгения-с-Косами сейчас была для него важнее всех этих проблем. Важнее Реи…

      Она была такая… удивительно славная, эта Евгения. И остальные – тоже. Шурка чуял, как от него тянутся к ним невидимые ниточки… Напрасно он говорил бабе Дусе и себе, что хорошо ему жить одному.

      – А где же их искать, пришельцев-то? – сказал Шурка с чуть наигранной задумчивостью.

      – На птичьем рынке! – звонко сообщил Кустик.

      – «И все засмеялись», – сухо произнесла Алевтина. И тогда все в самом деле засмеялись. Кроме нее, Алевтины. Она же разъяснила: – Наивное дитя решило, что пришельцы могут быть не как люди, а как заморские зверюшки. Они прилетели, их поймали и теперь продают вместе с котятами и ужами…

      – Я не так говорил! Я…

      – Вообще-то мы за квасом пошли, – примирительно разъяснил рыжеватый мальчик. – А на птичий рынок – по пути…

      – А где он, этот рынок-то?

      – Ты не знаешь? – слегка удивился похожий на артиста.

      Шурка сообщил бесхитростно:

      – Я тут многого не знаю. Я еще только знакомлюсь с окрестностями. Потому что недавно приехал.

      – А откуда ты? – спросил похожий на артиста. В нем чувствовался старший. Не по возрасту, а по характеру.

      – Я… – Шурка чуть сбился. Выкрутился: – Ох, издалека… Я в интернате жил, а потом нашлась родственница… бабушка… Забрала к себе… Под родной крышей хоть как лучше, чем там…

      Он выдал это в один прием, как бы выбрасывая на стол все карты. Вот, мол, я какой и откуда. Хотите продолжать знакомство – хорошо. А нет – так нет. Потому что к интернатским отношение бывает всякое…

      Никто не замкнулся, не отодвинулся даже внутренне – Шурка это ощутил. Только сочувственно помолчали: «Понимаем, что были у тебя нелегкие времена». И опять спасительно разбил молчание Кустик:

      – Ну, тогда, если хочешь, пошли с нами! Посмотришь на этот рынок!

      – Пошли… если можно, – тихо сказал Шурка. И снова встретился взглядом с Евгенией. Она отозвалась тоже тихо:

      – А почему же нельзя…

      По дороге болтали о том, о сем. А Шурка помалкивал, шел с краю, слушал.

      Кустик утверждал, что на местности под названием Бугры собственными глазами видел след летающей тарелки.

      – Всего в ста метрах от развалин трансформаторной будки! Круглый, метра три в поперечнике, выжженный. Только он быстро зарос ромашками и клевером. Если хотите, покажу! Не верите?

      – Да верим, верим, – сказала Женька.

      Конечно, все ее звали не Евгенией, а Женькой. И Шурке это нравилось.

      Алевтину называли Тиной (полное имя она, как Шурка понял, не терпела). Похожего на нее мальчишку именовали Ником. Уже после Шурка узнал, что это сокращенно от Никиты.

      А у темноволосого было имя Платон. Шурке подумалось, что оно для «артиста» очень подходящее. Не совсем