Крыши Академии. Ник Перумов

на виду. Хорошо ещё, одежда серая, незаметная, а то бы…

      – Скорее, – шипела Санди, прикусывая губы – отчего у Вениамина немедленно начинала кружиться голова. Он слишком хорошо помнил этот жест и обстоятельства, ему сопутствовавшие – опасность заводила Алисанду, словно занятия любовью.

      …В конце концов они вскарабкались. Вползли, втащили друг друга на узкий карниз – здесь начинался горизонтальный переход к более высокой башне, расположенной ближе к центру Академии, к самому высокому её строению; к настоящей игле, вонзённой в серое предутреннее небо.

      – Не рассиживаемся, – выдохнула Алисанда, поднося к губам плоскую фляжку. – Давай, здесь всё просто, закидывай кошку…

      Здесь и впрямь всё было куда проще. Трёхпалый якорёк зацепился за водосточный жёлоб на краю крыши, и влезть на черепичный скат оказалось не в пример легче, нежели ползти по гладкому камню.

      Вокруг поднимались многочисленные трубы, иные – кирпичные прямоугольные, иные – круглые из обожжённой глины, иные – из позеленевшей от времени меди, и вовсе свитые зачем-то спиралями.

      Пригибаясь, Вен и Алисанда перебегали от одной трубы к другой, рискуя соскользнуть по крутому скату. Корпус Академии, оказавшийся у них под ногами, не был до конца заброшен; пустовали только два верхних этажа, на три нижних сволокли всяческие архивы; и, хотя вряд ли кто-то мог там работать столь ранним утром, рисковать всё равно не следовало.

      – Уфф, – выдохнула Санди, когда они оба скрылись в тени высоченной башни. Над головами темнел уродливый отросток, никуда не ведущий аппендикс брошенного недостроенным моста, на нём – красновато-кирпичные стены наполовину покинутого здания. – Проскочили, кажется.

      – Нам ещё возвращаться, – напомнил Вениамин. – И костыли вытаскивать. Забыла?

      – Ничего я не забыла! – немедля заспорила Алисанда. – Вытаскивать сейчас ничего не будем. Времени нет. Завтра вернёмся и вытащим. А теперь давай!

      – Погоди, воды хлебну. – Вениамин поднёс к губам фляжку, стараясь унять непрошенную дрожь. Им предстоял последний подъём, участки отполированного камня перемежались неширокими карнизами, покрытыми резными масками, головами фантастических зверей, драконов, кракенов и горгулий. Там будет легче.

      – Сколько костылей осталось?

      Вениамин позвенел железом в сумке.

      – Дюжина.

      – И у меня восемь… должно хватить. Хватит стоять, полезли! Уже рассвело почти.

      – И профессор Барбаросса скорее всего отправился на ежеутреннюю прогулку… – проворчал Вениамин.

      – Ревнуешь, милый? Ревнуй-ревнуй, мне это нравится, – хихикнули рядом. – Не болтай, дорогой. Доставай костыль, ставь страховку.

      – Не нравится мне этот старый козёл, – молоток звякнул, вгоняя острие между каменными плитами. – Чего он на тебя пялится всё время?

      – За погляд денег не берут. И потом, что, заслуженному профессору уже и на, гм, красивую студентку даже взглянуть нельзя?

      – Пусть глядит, на, гм, красивых профессорш, – буркнул Вениамин, ожесточённо вколачивая костыль. – Хоть на мадам Лаупер-Брунно.

      – Ты