Это всё так ненавижу, это всё я так люблю. Алексей Пенза

зато я картошечку почистил, – Кружкин ухмыльнулся. – Тарелочки помыл, сама понимаешь, на даче утомился, неувязочка вышла… – оправдывался Вениамин.

      – После дежурства чтобы был у мамы, с огородом поможешь, ты меня понял?

      – Конечно, буду, моя ласточка.

      – Тогда отбой, – смилостивилась жена и отключилась.

      Кружкин, оторвавшись от сканвордов, заметил недовольство напарника.

      – Проклятая семейка! Когда-нибудь я разберусь с ними! В первую очередь с «любимой» тёщей и с её долбаным огородиком. Я её там закопаю между грядкой лука и редиса тихой безлунной ночью…

      – Пусть будет по-твоему, – согласился Властелин Снов, стоя на крыше психиатрической больницы. Огромная псина завыла на луну.

      Греков настороженно прислушался к звуку и сказал:

      – Вот ведь до чего дожили! Придурки уже на луну воют, пойду утихомирю.

      – Давай-давай. Потом я сбегаю, – ответил Кружкин, не отрываясь от сканворда, а его напарник угрюмо поплёлся к двери.

      Потянулся длинный больничный коридор. Вениамин уныло заглядывал в дверные прорези, сделанные в виде форточек специально для осмотра палат, и, удостоверившись, что всё в полном порядке, следовал дальше.

      – В Багдаде всё спокойно! – объявлял он себе под нос, после каждой проверенной палаты, пока не добрался до двадцать седьмой, в которой никого не было. Толстяк, выпучив глаза, всмотрелся в пустую комнату – никого. Сломя голову детина затопал к напарнику, отчего даже светильники затряслись.

      – Шухер, Вася, псих из двадцать седьмой исчез! – крикнул он, влетев в дежурку.

      – Как исчез? Куда? – опешил Кружкин, вскочив со стула.

      – Не знаю! Исчез или сбежал, ну, в общем, нет его! И по головке нас за это не погладят! – заявил с уверенностью толстяк.

      Они вместе побежали к месту происшествия.

      – Ну что ж ты меня пугаешь, Веня? Пошутить решил? – раздосадовано проговорил носатый санитар, взглянув в вырезанное окошко.

      – Не понял? – недоумённо пробормотал Греков.

      – Да вон он, на месте твой беглец, спит.

      Толстяк недоверчиво посмотрел в прорезь.

      – Ёлки зелёные! Что же это творится-то? – пролепетал увалень, увидев спящего Максима Темникова на своей кушетке. – Обознался, видимо. Наверное, это всё из-за недоедания, котлеты сегодня не успел съесть, так на работу и ушёл с пустым желудком. Так, чего доброго, голодный обморок схлопотать можно!

      – Ладно, пошли назад, – махнул рукой Кружкин.

      Время шло. Диктор освещал последние новости, сканвордные клеточки заполнялись буквами, а Вениамину приспичило отлить. По пути из туалета он по инерции заглянул в двадцать седьмую палату и застыл: «О тёща моя!». Отворив палату, Греков залетел внутрь и, поднимая покрывало с пустой кровати, возмутился от всей души: «Тысяча чертей! Что тут происходит в этой богадельне?». Он резко заглянул под кровать – пусто.

      – Бросать надо эту грёбаную работу, пока сам дурнем не стал! – с этими словами санитар выскользнул за помощью. Снова затряслись светильники от гулких