За каждой строчкой чья-то жизнь. Лариса Агафонова

тоскливо!

      – Будь как другие – с душой-распашонкой,

      – Скажешь лениво, —

      Тысячи лайков под фотошопом

      Будут твоими.

      – Я не умею жить автостопом,

      Делиться с чужими.

      Я обжигалась, раны кровили —

      Боль от предательства. Душу и сердце мне отравили

      Мерзкие качества.

      Рано ли, поздно ли – всё забывается

      Шарик-то кружится!

      Сердце заштопано, нервы срастаются.

      Много ли нужно нам?!

      Запах счастья

      Счастье пахнет скошенной травой,

      Свежею малинкою на полдник,

      Листьями в саду над головой

      И вареньем: вишня и крыжовник.

      Счастье пахнет розой под окном

      Мамочкой посаженной когда-то…

      Помню, что сажала под дождём…

      Только вот не помню эту дату.

      Счастье пахнет ливнем и грозой:

      Летней, разразившейся внезапно.

      Ножкой дочки – грязной и босой…

      Дочки, что студенткой станет завтра.

      Счастье пахнет плюшками с корицей,

      Долгим школьным летом без забот.

      «Пусть же это счастье повторится!» —

      Загадаю я под Новый Год!

      Проза

      Невозвращенец

      Степаныч плакал. Крупные слёзы катились по морщинистому лицу, застревая в складках прожитых лет. Пушистые седые усы, гордость старика, промокли и перестали бодро торчать вверх.

      Вообще-то Степаныч был оптимистом. Самым настоящим, хорошо закалённым, как сталь на заводе, где Степаныч отработал без малого сорок лет. Как пришёл после армии безусым помощником сталевара, так и остался, выйдя на пенсию, ведущим инженером.

      Пенсия. Лучше б она не случилась в жизни Степаныча. Да что уж говорить. Тогда, восемнадцать лет назад, Степаныч, как примерный пони, бодро побежал за женой и дочками на историческую родину супруги, в неметчину, будь она неладна. Неметчина, конечно, а не любимая вторая половина.

      Будь нелюбимая, вряд ли б он тогда рискнул. А так, жена загорелась, на родственников глядя. Они, как только разрешили, косяком потянулись в поисках лучшей жизни. А чего её было искать, коли и тут неплохо кормили?

      Жена-то Степаныча по молодости и думать не думала уезжать, жила себе припеваючи у Степаныча за пазухой. Он и добытчик, и рукастый, и детей любил. И старался опять же супруге угодить. Она ведь девчонкой за него, за вдовца, замуж вышла. Ему тридцать пять, ей двадцать два, только-только институт свой педагогический окончила.

      Достался ей Степаныч с шебутным сыном-подростком, намечающейся лысиной и комнатой в малосемейке. Ах да, ещё с пышными усами, на которые, как супруга всегда уточняла, она и клюнула. Это уж потом, когда две дочки у них родились, им от завода квартиру трёхкомнатную дали, большую, с лоджией и чудесным видом в парк.

      Жили, что называется, не тужили. Были, конечно, сложности, ну как у всех в то время. Но ведь разрешимые да преодолимые. «Вот, – думал Степаныч, – выйду на заслуженную пенсию, буду на рыбалку ездить, да за грибами ходить». Родственников-то у него много было: большинство в деревнях да сёлах страны нашей необъятной.