Во имя прави. Татьяна Трубникова

ова

      Кинодраматург, член Союза писателей России.

      Сборник рассказов «Знаки перемен».

      Роман Татьяны Трубниковой «Танец и Слово» о любви Изадоры Данкан (Айседоры Дункан) и Сергея Есенина удостоен литературной премии им. М. Пришвина и заслужил множество положительных отзывов критиков и читателей. Переиздан издательством «РИПОЛ-классик» в количестве 2000 экземпляров.

      Победитель конкурса «ЛУЧШИЕ ПОЭТЫ И ПИСАТЕЛИ РОССИИ» с вручением медали им. С. А. Есенина Литературной премии «ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ».

      Интервью с писателем были опубликованы издательством «Подмосковье», журналом «Горизонты культуры», альманахом «Литературное Подмосковье» и другими изданиями.

      Август, воскресенье

      Я листала эти улицы, как страницы семейного альбома…

      Бывает в жизни хотя бы раз такой день, который меняет все. Все нутро человека переворачивает. Как это происходит? Что тому причиной? Война, смерть, измена, горе, нечаянная радость, спасение, обретение веры, что? А иногда почти ничего. Пустяк. Ничего, что было бы видно со стороны. Ничего, даже если рядом человек, который весь день смотрит в глаза. Даже и он не сможет разглядеть. Впрочем, у каждого человека свой такой день. И своя причина. А у вас он уже был?

      Снова я в городе детства. Обидно до холодка в сердце, что этот неторопливый, а когда-то, во времена детства, тишайший, сонный городок теперь не имеет к моей жизни никакого отношения. Умерла бабушка. Совсем давно, мне было шестнадцать. Ее немалые сбережения, которые она готовила мне на свадьбу, на жизнь, растаяли в инфляции начала девяностых. Когда отец отдал мне три тысячи из восьми, это был размер моей стипендии. Я купила себе колбасы. А дом детства отдал неродным детям любимой женщины, обретенной в пятьдесят лет. Тем, кто никогда тут не был и не жил, кто даже не видел моих бабушку и дедушку. Раньше я часто думала: что они сказали бы, если бы вдруг прозрели? Вдруг хоть на час могли бы вернуться оттуда, откуда еще никто не возвращался от начала времен, кроме Христа? Сейчас, в этот теплый августовский день, они смотрят на меня застывшими глазами на непохожих на них лицах, высеченных на могильном камне. Бабушка – в три четверти, дедушка – в глаза. Но ничего нет в этих глазах, никакого ответа…

      Когда-то давно, когда мне было тридцать, случился день, когда я чувствовала себя особенно одинокой и несчастной. Учеба в режиссерско-сценарной мастерской была позади, работа над телесериалом – тоже. Я уже поняла, что в кинематографическую так называемую «обойму» я не попала. Никто не позовет меня. Да и сынок еще мал, я и так достаточно долго испытывала терпение мамы, которая сидела с ним, пока я два года училась. Навалилось много бухгалтерской работы, а от домашней вообще не убежишь… Писала в стол. Повести и рассказы. Некоторые из них мастер, всю жизнь подвизавшийся в кино, хвалил. Говорил, поглядывая на меня косым хитрым глазом: «Ну это писательница. И сразу в классики». И ехидно усмехался. Любил подшутить. Только кому нужна моя проза?! Где ее показать? Из толстых журналов только раз был ответ: «Повесть хорошая. Но мы не можем ее опубликовать по этическим соображениям». Я прекрасно поняла, что это за «этические соображения». Повесть была о войне на Кавказе, о боли, о пути шахида. Интернета тогда не было. Дом и работа. Скука… От грусти, какой-то внутренней неудовлетворенности, профессиональной ненужности, взлетевшей и упавшей мечты быть сценаристом я располнела. Муж все чаще стал покрикивать. В том числе и при подчиненных, при продавцах. Все знали, что я в кулаке у него, просто рабочая лошадь. А за сим не стеснялись садиться к нему в машину… Однажды он сильно обидел меня. Я плакала. Мама наорала. Что я тряпка и подстилка у него. Он меня просто «натягивает». Плакала всю ночь, понимала: она права. Но зачем делать так больно? И главное: никого у меня нет. Ни одной подруги. Ни просто дома, где могла бы посидеть молча, в тишине, одна… Мне некуда скрыться из этих стен. Я в клетке. Я рабыня. Меня все домашние ненавидят, хотя я вкалываю как проклятая… Да и как не сажать в машину девок, если я толстая? К утру поняла: у меня есть куда поехать. Три часа на двух электричках. И пусть. Найду могилу бабушки и дедушки. Отец говорил номер участка. Поехать к нему мне и в голову не могло прийти: после того как отдал квартиру, жена его третировала, выгоняла из дома, даже дралась. Ходил в синяках. Ночевал на вокзалах, хотя умудрялся быть опрятным, как всегда, но с такой помятостью в глазах… И при этом преподавал в институте электроники и математики! Приезжал ко мне иногда: мыться и спать. Признавался, что частенько засыпал с ножом под подушкой. Боялся ее крутого нрава, вдруг что сделает… Когда мне было девятнадцать, она пришла самовольно на мою встречу с отцом. Я ее не приглашала. Крикнула мне: «Ты кто такая? Ты – недоразумение. Тебя вообще не должно было родиться! А я – законная жена!» Это сейчас я понимаю, что так она отстаивала отобранную квартиру. Тогда я просто услышала то, что она сказала. Для юного человека это очень страшно. От шока, что отец не защитил, не сказал ни слова против ей, плакала все три часа, всю дорогу до дома.

      Внутри все волновалось. Было странное чувство, что еду к бабушке и дедушке в гости. Надела самое лучшее, что более-менее