В ожидании Айвенго. Наталья Миронова

еще при первом муже, Катя получила права, и Алик купил ей «Жигули», но их угнали в первую же ночь. С тех пор Кате так и не довелось сесть за руль. Выйдя замуж за Германа, она вновь сдала на права, у нее теперь была своя машина, причем отнюдь не «Жигули».

      – Понимаешь, я… временно беременна, а Герман совсем с ума сошел. Ему дай волю, он бы меня в портшезе носил.

      – Запряженном шестью симпатичными мулатами, – понимающе кивнула Этери. – А ты не поторопилась?

      – У меня все нормально, цикл восстановился, – ответила Катя. – Я даже рада, что они будут погодками. Ужасно хочется родить Герману сына.

      – А если опять будет дочка? – хитро прищурилась Этери.

      – Герман на все согласен.

      – Ты УЗИ уже делала?

      – Нет, рано, еще не разглядишь этот черепаший хвостик. Если он там есть.

      – Ой, у тебя черепаший хвостик, а я курю! – спохватилась Этери. – Что ж ты молчала?

      – Ничего, я с наветренной стороны, – пошутила Катя. – И мне правда пора, честное слово.

      – Давай еще разок послушаем.

      – Лучше я тебе плеер оставлю, слушай, сколько влезет. Позвони мне завтра, как вернешься от Софьи Михайловны.

      – А ты мне – сегодня, как домой приедешь.

      – Ну зачем? – покачала головой Катя. – А вдруг ты уже спать ляжешь?

      – Я устала, – призналась Этери. – Но ты все-таки позвони. Не одному же Герману с ума сходить!

      – Ладно. – Катя вернулась в дом за сумочкой, вызвала из хозяйственной пристройки водителя и расцеловала Этери на прощанье. – Держись, Фирка. Позвони обязательно!

      Оставшись одна, Этери первым долгом еще раз заглянула к детям. Оба спали. Она спустилась вниз и приняла ванну. После такого долгого и трудного дня хотелось отмокнуть в горячей воде с душистой пеной. Лежа в ванне, она опять включила плеер и прослушала Катин подарок. У нее больше не было настроения слушать бодрящего и ритмичного Рэя Чарльза, она перелистала прямо к «Я выживу».

      Слушая страстный, темпераментный, почти истеричный голос Глории Гейнор, Этери вдруг подумала, что все последнее время идет по туго натянутой струне. Струна немилосердно режет ступни, но сойти нельзя, даже свалиться она не имеет права. Надо держать баланс хотя бы ради детей. Не она устанавливала эти правила, а теперь почему-то должна им следовать.

      «Четыре четверти пути», – вспомнился ей Высоцкий. Только неизвестно, когда они закончатся, эти четыре четверти. Путь вытягивался перед ней в бесконечность, как перед Ахиллом в апории Зенона. Как и Ахиллу, ей никогда не догнать ползущую впереди черепаху. «Это так унизительно для Ахилла, – подумала Этери, – вечно плестись вслед за черепахой… И зачем только Зенон втиснул сюда именно Ахилла? Мог взять любого зверя, оленя например…»

      Этери чувствовала, как разгорается в груди яростный ахиллесов гнев. Она поднялась в ванне и смыла с себя пену. Правила для нее установил Леван, сам того не зная и даже особо не задумываясь. А орудием послужили дети. Ради детей надо терпеть. Надо делать вид, что у них по-прежнему есть папа, который их любит.