Белый щенок ищет хозяина. Владислав Крапивин

двадцати шагах от Уголька тянулся забор, путанный вверху колючей проволокой. Его построил Курилыч, чтобы отгородить свои грядки, парники и малинник от шумного и опасного двора соседей. Новых досок он не нашел, забор получился кривой и разношерстный. И вот на сером и скучном заборе кто-то нарисовал мелом Щенка.

      Щенок был веселый. Он припадал на передние лапы, улыбался и тявкал. Правое ухо у Щенка торчало, как стрелка, а кончик левого загибался вниз.

      Уголек подходил к забору медленно, широко раскрыв свои большие черные глаза. Будто оказалось перед ним невиданное чудо. Щенок смотрел на него с забора и улыбался, словно звал поиграть.

      – Ты как сюда попал? – спросил Уголек. – Тебя кто нарисовал?

      Но собаки, нарисованные на заборе, не умеют разговаривать. Щенок улыбался и молчал. Уголек тоже заулыбался и протянул к забору ладонь.

      Рука сама потянулась, словно хотела погладить Щенка. Но как погладишь, если под ладонью только шершавые доски…

      – Уголек, здравствуй! А я на дачу еду. Бориска оторвал глаза от Щенка. Дядя Саша вылез из-под машины и теперь заталкивал в багажник огромный рыжий чемодан. Рядом стоял приятель Уголька Вовка Ларионов, Вовка-художник. Несмотря на жару, он был в длинных бархатных штанах и такой же куртке, похожей на колокол. Говорят, это обычный костюм художников. Сверху Вовку накрывала широченная войлочная шляпа, которую в прошлом году он привез из Сочи.

      Счастливо блестя круглыми очками, Вовка повторил:

      – Мы на дачу едем.

      Уголек молчал. Подумаешь, на дачу едет! Какой интерес ехать на дачу в августе? И вообще, зачем дача, когда лес в двух шагах от дома, где живут Уголек и Вовка.

      Уголек снова глянул на забор.

      – Слушай, Вов, не знаешь, кто его нарисовал?

      – Щенка? Я, – сказал Вовка так спокойно, словно речь шла о какой-нибудь обыкновенной обезьяне или, скажем, крокодиле.

      – Ух, Вовка, – выдохнул Уголек, – замирая от проснувшейся надежды. – Ты просто так рисовал, из головы, или срисовывал?

      – Я всегда рисую с натуры, – солидно сказал Вовка. – Утром я вышел подышать свежим воздухом. Ты, конечно, еще дрыхнул… Я вышел, а он сидит. Потом стал какой-то щепкой играть, развеселился. У калитки, где лужа. Я посмотрел и набросал для разминки… Ничего?

      – А где он сейчас? Вовка! Где? – отчаянным голосом спросил Уголек.

      – Ушел, – развел руками Вовка и снова между прочим кивнул на рисунок: – Ну как?

      – Ушел. Эх ты…

      Вовка, видя, что Уголек воздерживается от оценки его произведения, надул губы.

      – Славная псина, – грустно сказал Уголек. – Чья же она?

      – Может быть, ничья. Ведь без ошейника.

      – Правда! Вдруг ничья? Может, потерялась…

      Полыхнув нарядным цветастым платьем, к машине проплыла Вовкина мать.

      – Вовочка, мы едем.

      – Ну, пока, – сказал Вовка-художник.

      – Ты не знаешь, как его звать? – глупо спросил Уголек у захлопнувшейся дверцы.

      Машина выпустила синий дымок и укатила