Всё начиналось в юности. Николай Борисович Башмаков

"стае" был заместитель командира взвода сержант Рябов.

      Крупный, на полголовы выше Димки, рыхловатый и флегматичный он внушал "уважение" новобранцам не столько силой, сколько массой своего тела и злобным характером. Его побаивались все, даже заместители командиров других взводов, которые по рангу были наравне с ним. Рябов – основная опора старшины роты и самого ротного.

      Для курсантов Рябов был опасен не только тем, что мог, как и другие сержанты, за любую провинность объявить наряд, заставить шестерить или выполнять дурацкие "приказания", чтобы посмешить "дедушек". Он мог дать в зубы и даже поколотить так, чтобы после этого не оставалось синяков. Особенно любил он покуражиться в комнате для курения, проще говоря, в курилке. Поиздеваться над "сосунками" на виду у многочисленных зрителей считалось особым шиком. Это подчёркивало: " я в казарме хозяин и никого и ничего не боюсь…"

      Когда Толика "пригласили" в курилку, Димка пошёл с другом.

      Толика заложил Лизуля. Хиленькому Шурику Лизулину повезло уродиться москвичом, потому он входил в сержантское землячество. Однако природных данных и личных качеств его хватало лишь на то, чтобы шестерить в ротной "элите", да регулярно "закладывать" сослуживцев, "нарушающих" установленный в подразделении порядок.

      Допрос и суд над Толиком производился в лучших традициях казарменной дедовщины. Его вполне можно было зафиксировать в форме стенограммы. В роли следователя, прокурора и судьи выступал сержант Рябов.

      – Ну, Какаша, расскажи нам, что ты говорил обо мне сегодня в столовой?

      Толик делает удивлённое лицо.

      – Я?! Про вас, товарищ сержант, я ничего не говорил…

      – А про кого говорил? Кого ты обозвал холуём?

      – Холуём я никого не называл… Сказал только Лизуле поговорку…

      – И что ты сказал? Повтори.

      – Ну… сказал: за медный пятак и этак, и так, а уж за полтину – дугою спину…

      – А ты знаешь, что Лизуля мой друг?

      – Знаю…

      – Вот, чтобы ты про моих друзей не распускал язык, прими упор и отожмись двадцать раз… Лизуля, считай.

      Толик безропотно принимает упор лёжа и начинает отжиматься. Лизулин считает. Присутствующие хихикают. Димка смотрит без тени улыбки и ждёт, что будет дальше. Толик заканчивает упражнение, допрос продолжается.

      – Ну, а кого ты вчера на поверке назвал ослом? Что ты сказал про старшину?

      – Осёл и в Киеве конём не станет…, но это не про старшину… – с робостью выдавливает признание Толик.

      – О-о-о! Это оскорбление старшего прапорщика. За это нужно наказывать.

      Рябов хватает Толика за грудки, подтягивает к себе и щёлкает "подсудимого" по лбу. Публика снова хихикает.

      – Ну, что скажешь, повесели нас ещё какой-нибудь поговоркой.

      Толик исподлобья смотрит на мучителя.

      – Где умному горе, там глупому веселье…

      – Опять ты неправ. Теперь ты оскорбил всех нас. По-твоему получается , что мы все дураки, а ты один – умный.

      Рябов