Последняя охота. Жан-Кристоф Гранже

фон Гейерсберг…

      – Новости быстро распространяются.

      Кляйнерт удостоил коротким взглядом Ивану и снова посмотрел на Ньемана:

      – Вы на моей территории. Наше начальство пришло к согласию в рамках какого-то европейского договора, но отдавать приказы все равно буду я.

      – Исключено. Мы наделены…

      Кляйнерт устало отмахнулся:

      – Вы в любом случае появились слишком поздно. Мы задержали виновного.

      – И ничего нам не сказали! – возмутилась Ивана.

      – Ваши эльзасские коллеги еще не в курсе.

      – Кто он?

      – Томас Краус, активист движения «Стоп-охота!».

      – Француз?

      – Немец. Мы держим его в Оффенбурге. Признался сегодня утром.

      Ивана вспомнила, что видела фамилию в списке самых опасных политических террористов.

      – Могу я его допросить? – поинтересовался Ньеман.

      – Завтра. Сегодня вечером Крауса переведут во Фрайбург. Мы поговорим с ним вместе, потом заполним документы на экстрадицию.

      – Он объяснил причину своего поступка? – спросила Ивана.

      – Заявил, что убийство Юргена фон Гейерсберга – гуманитарный акт и что, будь он свободен, помочился бы на могилу негодяя. Годится в качестве мотива?

      Ньеман посмотрел на Ивану. Его улыбка могла означать одно: «А я что говорил, дорогая? Для успешного старта всегда необходим кретин, жаждущий оговорить себя!» Она не собиралась спорить, хотя сама предлагала проверить охотничье окружение убиенного. Нет, Юргену не могли отрезать голову за любовь к охоте. Краус – обычный фанатик, которому захотелось поиграть в мученика.

      – Давайте оградим графиню от лишних страданий, – предложил немец. – Не стоит сообщать ей новость, пока не будем уверены на сто процентов… Пусть ей звонит прокурор.

      Они пришли к согласию.

      Немец хотел оградить графиню – и не только из-за десятимиллиардного состояния, – что делало его человечнее, но он поспешил добавить:

      – Жду завтра подробную расшифровку ваших бесед.

      Ньеман изменился в лице – в прямом смысле слова: одна только мысль о писанине повергала его в ужас. Соглашаясь работать с ним, Ивана осознавала, что обрекает себя на бумажную работу.

      – Пришлем все, когда вернемся во Францию, и…

      – Нет! Любой допрос, проведенный на немецкой земле, должен быть утвержден моей службой в течение двадцати четырех часов. Таковы правила.

      Кляйнерт сделал знак одному из своих людей, и тот подошел, держа под мышкой папку. Он передал ее своему шефу, тот – Ньеману.

      – Мы сделали перевод основных моментов наших расследований. Коллеги в Кольмаре уже их получили.

      Ньеман упорно молчал.

      – Спасибо, комиссар… – Ивана понимала, что придется быть вежливой за двоих.

      – Вам есть где переночевать? – спросил Кляйнерт, не обращая внимания на ее жалкий лепет.

      – Разберемся…

      Немец, не попрощавшись, пошел к своей машине, и кто-то из подчиненных тут же открыл перед ним дверцу. Да уж, воистину германский эскадрон!

      Садясь