Танго втроем. Сергей Соболев

Но тут на тебя что-то нашло, и ты стал опять капризничать…

      – Это называется по-другому: проявил разумную осторожность.

      – А потом р-раз… и исчез. С концами. Сколько времени прошло с тех пор, как мы в последний раз с тобой общались?

      – Десять суток.

      – Вот-вот… Где тебя носило, чем занимался, наверное, одному черту известно. Но вот что любопытно… Стоит тебе только пропасть хоть ненадолго из виду, как в городе и окрестностях тут же начинается парад «жмуров»…

      – Вот только не надо вешать на меня всех собак… Ты не хуже меня знаешь, что этим парадом командуют другие люди. А у вашей ментовской конторы, равно как и у вашего московского начальства, нет ни воли, ни желания, ни даже силенок, чтобы прекратить весь этот форменный беспредел. Да и куда вам, если даже в верхушке облуправления сплошная междуусобица… Скажи, от хорошей жизни мы с тобой спрятались в глухом закутке? Почему, спрашивается, мы не можем спокойно переговорить в здании УВД? К примеру, в твоем служебном кабинете? Или в кабинете самого начальника управления? Не можем, потому что засекут и будут кранты. Мне – точно. Но думаю, и тебе не поздоровится. Если вы самостоятельно не дотумкали до некоторых вещей, то это уже ваша проблема… Думаю, ты в курсе, что в первомайские дни у нас в городе творилось.

      – А за каким чертом, спрашивается, я бы сейчас с тобой говорил? Ты что, за дурака меня держишь?

      – Я о другом, Филин. Я говорю о тайной подоплеке тех событий… Мне самому многое до сих пор неясно. Мало того, что на меня облаву организовали, так еще начали целенаправленно отстреливать тех людей, кто имел со мной более или менее продолжительный контакт, начиная с той злосчастной ночи на 1 мая. И этот кошмар продолжался до тех пор, пока я не избавился от спецпакета. Но и сейчас, по понятным причинам, я не чувствую себя в безопасности. И тем людям, кто попытается раскрутить ту зловещую историю, лично я не позавидую. Выводы из сказанного можешь сделать сам, ты, судя по всему, мужик башковитый.

      Бушмин почувствовал досаду – разговор у них явно не клеился. Они по-прежнему не слишком доверяют друг другу, оба заметно раздражены, поднакопились взаимные претензии. Сотник не торопится раскрывать карты и вообще ведет себя как-то неуверенно, словно появление Бушмина застало его врасплох. Бушмин, в свою очередь, вынужден тщательно «фильтровать базар», чтобы не навредить прежде всего самому себе.

      Только сейчас Бушмин разглядел, что его собеседник выглядит неважнецки: лицо осунулось, словно он провел несколько бессонных ночей кряду, под глазами залегли глубокие тени, под левой скулой сохранился клочок щетины, видно, бриться пришлось впопыхах. Костюм, хотя и справный на вид, изрядно помят, как будто мент пользовал его вместо пижамы.

      – Что-то я тебя не пойму, Бушмин. – Выковыряв из пачки сигарету, Сотник принялся рыться в карманах в поисках зажигалки. – Черт, в кабинете оставил…

      Бушмин дал ему прикурить от своей зажигалки.

      – Благодарствую… В те первомайские дни, когда заварилась чертова каша, погибли двое твоих товарищей. Один