Ожог. Василий П. Аксенов

тогда понял, что рождается новый джаз, а может быть, даже и не джаз, а какой-то могучий дух гудит через океаны в мою дудку.

      Песня Петроградского сакса образца осени

      Пятьдесят Шестого

      Я нищий,

      нищий,

      нищий,

      И пусть теперь все знают – я небогат!

      Я нищий,

      нищий,

      нищий,

      И пусть теперь все знают – у меня нет прав!

      Пусть знают все, что зачат я в санблоке, на тряпках

      Двумя врагами народа, троцкистом и бухаринкой,

      в постыдном акте,

      и как я этого до сей поры стыжусь!

      Пусть знают все, что с детства я приучался обманывать

      все общество,

      Лепясь плющом, и плесенью, и ржавчиной

      К яслям, детсаду, школе, а позднее к комсомолу

      Без всяких прав!

      Я нищий,

      нищий,

      нищий,

      И пусть теперь все знают, что

      Я девственник в обтруханных трусах!

      Я девственник, я трус с огрызком жалким, но,

      О Боже Праведный, я не гермафродит!

      Мужчина я! Я сын земли великой!

      Я куплен Самсиком на бешеной барыге у пьяного слепца

      За тыщу дубов, которые собрал он донорством

      и мелким воровством.

      Но, Боже Праведный, мне двадцать лет, а скоро будет сорок!

      Я тоже донор, и кровь моя по медицинским трубкам

      Вливается в опавшие сосуды моей земли!

      И пусть все знают – я скорее лопну, чем замолчу!

      Я буду выть, покуда не отдам моей искристой крови,

      Хотя я нищий,

      нищий,

      нищий...

* * *

      Я сам тогда перепугался, сил нет, и вдруг заметил, когда последние пузыри воздуха с хрипом вылетали из сакса, что в зале никто не танцует, а все смотрят на меня: и Марина Влади, и ее клетчатый фраер, и все пьянчуги-горняки, и все молчат, а из глубины, расширяясь и устрашающе заполняя вакуум, прокатилось гусеницей:

      – Прекратить провокацию!

      Тогда в глазах у меня вспыхнули солнечные полосы и квадраты, прозрачный сталактит и черное пятно воспоминаний, я покачнулся, но Костя Рогов поддержал меня объятием и выплюнул в зал одно за другим наши полупонятные слова:

      – Целуй меня в верзоху! Ваш паханок на коду похилял, а мы теперь будем лабать джаз! Мы сейчас слабаем минорный джиттер-баг, а Самсик, наш гений, пусть играет, что хочет. А на тебя мы сурляли, чугун с ушами!

      И мы тогда играли. Да разве только в джазе было дело? Мы хотели жить общей жизнью со всем миром, с тем самым «свободолюбивым человечеством», в рядах которого еще недавно сражались наши старшие братья. Всем уже было невмоготу в вонючей хазе, где смердил труп «пахана», – и партийцам, и народным артистам, и гэбэшникам, и знатным шахтерам, всем, кроме нетопырей в темных углах. И мы тогда играли.

* * *

      Рассказ о юности С.А.Саблера, записанный московским писателем П.А.Пантелеем по телефону

      В