Красный паук, или Семь секунд вечности. Евгений Пряхин

Кондратьев. Так что готовься ответ держать.

      – Понятно, – сразу приуныл Николай Иванович. – А какое сегодня число?

      – Сегодня семнадцатое апреля сорок четвертого года, – ответил конвойный, выпуская дым через нос. – Как доставлю тебя в номер, сразу приведи себя в порядок и побрейся еще раз. Понял?

      – Так точно, – окончательно сник Кондратьев.

      Несколько секунд заключенные смотрели на багровую полоску, темнеющее синее небо и озеро внизу. Маленькое лесное озерцо под снегом было круглое, как блюдце, и по этому «заснеженному блюдцу» шел человек.

      – А кто это там идет? – спросил Кондратьев, ежась от налетевшего порыва свежего ветра.

      – Это же наша Марья-Искусница, – отвечал Шилов, – Маша, старшая дочь нашего завхоза. Первый рыбак во всей округе – после смены идет на рыбалку в любую погоду и без улова никогда не возвращается. У нее есть свой особый секрет и удача. Все старожилы к этому привыкли и уже не обращают на нее внимания.

      – И что, всегда с уловом?

      – Да, сколько помню, всегда у нее есть рыба, – аккуратно направлял струю дыма вверх Шилов. – Сначала отца, мать, детей накормит. А потом Захарычу, здешнему инвалиду и его семье, обязательно оставит хвостов пять. А бабка Понамарева только на этой рыбе и держится.

      – И вправду Марья-Искусница – каждый день с уловом! – подумал вслух Кондратьев, глядя на махонькую фигурку с санками. – В таком деле и мужику-то не всякому везет.

      – А как называется этот островок? – показал рукой в сторону озера Николай Иванович, пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей о приезде начальства.

      – Остров «Надежды», – гордо ответил Шилов, осторожно выпуская дым.

      Да ты что! «Надежды»? – удивился Николай Иванович, – очень символическое название.

      Тем временем фигурка скрылась за островом.

      – Как там на фронтах? – Кондратьев повернулся к охраннику.

      – Бьются насмерть, не в пример вам, дармоедам, – заученно просипел Валенда, – Эх! Война скоро кончится, а я проторчал тут, аж с сорок второго года!

      – Так ты ж ценнейший кадр, Василий Петрович, если я правильно понял, – переглянулся Кондратьев с Шиловым. – И на фронт не отпускают?

      – Сказали: жди – вызовем, – заулыбался пахнущий, помимо чеснока, еще потом, ваксой, кирзой и ружейным маслом сержант Валенда. – Ротный мое заявление принял и сказал: дело пошло.

      – Везет же некоторым! – сплюнул Кондратьев. – А тут мучаешься только потому, что имел неосторожность окончить университет. В чем моя вина?

      – Горе от ума, – с досадой произнес Шилов, опять приваливаясь к сосне спиной.

      – Точно! Горе луковое! – поддержал охранник Шилова и засмеялся. – Запомни, зэк! Ни с того ни с сего сюда никто не попадает. Я два года здесь лямку тяну и знаю точно: настоящие мужики все на фронте. А вы политические – хуже чумы. Так наш комиссар говорит.

      Налетевший порыв ветра заставил отвернуться от озера.

      Глава 3

      Утро. Суббота, 17 июля 1999 года. Москва

      Утро