Посещение. Александр Кушнер

все неприятности взрослые наши:

      Проверки и промахи, трепет невольный,

      Любовная дрожь и свидание даже –

      Всё это не стоит той детской контрольной.

      Мы просто забыли. Но маленький школьник

      За нас расплатился, покуда не вырос,

      И в пальцах дрожал у него треугольник.

      Сегодня бы, взрослый, он это не вынес.

      «Был туман. И в тумане…»

      Я. Гордину

      Был туман. И в тумане

      Наподобье загробных теней

      В двух шагах от французов прошли англичане,

      Не заметив чужих кораблей.

      Нельсон нервничал: он проморгал Бонапарта,

      Мчался к Александрии, топтался у стен Сиракуз,

      Слишком много азарта

      Он вложил в это дело: упущен француз.

      А представьте себе: в эту ночь никакого тумана!

      Флот французский опознан, расстрелян, развеян, разбит.

      И тогда – ничего от безумного шага и плана,

      Никаких пирамид.

      Вообще ничего. Ни империи, ни Аустерлица.

      И двенадцатый год, и роман-эпопея – прости.

      О туман! Бесприютная взвешенной влаги частица,

      Хорошо, что у Нельсона встретилась ты на пути.

      Мне в истории нравятся фантасмагория, фанты,

      Всё, чего так стыдятся историки в ней.

      Им на жесткую цепь хочется посадить варианты,

      А она – на корабль и подносит им с ходу – сто дней!

      И за то, что она не искусство для них, а наука,

      За обидой не лезет в карман.

      Может быть, она мука,

      Но не скука. Я вышел во двор, пригляделся: туман.

      Сложив крылья

      Крылья бабочка сложит,

      И с древесной корой совпадет ее цвет.

      Кто найти ее сможет?

      Бабочки нет.

      Ах, ах, ах, горе нам, горе!

      Совпадут всеми точками крылья: ни щелки, ни шва.

      Словно в греческом хоре

      Строфа и антистрофа.

      Как богаты мы были, да всё потеряли!

      Захотели б вернуть этот блеск – и уже не могли б.

      Где дворец твой? Слепец, ты идешь, спотыкаясь в печали.

      Царь Эдип.

      Радость крылья сложила

      И глядит оборотной, тоскливой своей стороной.

      Чем душа дорожила,

      Стало мукой сплошной.

      И меняется почерк,

      И, склонясь над строкой,

      Ты не бабочку ловишь, а жалкий, засохший листочек,

      Показавшийся бабочкою под рукой.

      И смеркается время.

      Где разводы его, бархатистая ткань и канва?

      Превращается в темень

      Жизнь, узор дорогой различаешь в тумане едва.

      Сколько бабочек пестрых всплывало у глаз и прельщало:

      И тропический зной, и в лиловых подтеках Париж!

      И душа обмирала –

      Да мне голос шепнул: «Не туда ты глядишь!»

      Ах, ах, ах, зорче смотрите,

      Озираясь вокруг и опять погружаясь в себя.

      Может быть, и любовь где-то здесь, только

      в сложенном виде,

      Примостилась, крыло на крыле, молчаливо любя?

      Может