Не для взрослых. Время читать! (сборник). Мариэтта Чудакова

подлость, сумев убедить мать Ашик-Кериба, что ее сын утонул. И мать, рыдая, сказала его невесте, что раз так – она свободна. Но умная (вроде Василисы Премудрой из русских сказок) Магуль-Мегери «улыбнулась и отвечала: "Не верь, это все выдумки Куршудбека; прежде истечения семи лет никто не будет моим мужем"».

      И вот Ашик-Кериб так прославился в дальних странах своими песнями, что стал богатым. «Забыл он свою Магуль-Мегери или нет, не знаю, только срок истекал, последний год скоро должен был кончиться, а он и не готовился к отъезду». Но умная Магуль-Мегери сумела послать с купцом, отправлявшимся из Тифлиса с караваном в дальние страны, некий предмет, наказав выставлять в каждом городе в лавке… В общем, встретился он в конце концов с Ашик-Керибом, и тот услышал: «Ступай же скорей в Тифлиз, твоя Магуль-Мегери велела тебе сказать, что срок истекает, и если ты не будешь в назначенный день, то она выйдет за другого»; в отчаянии Ашик-Кериб схватил себя за голову: оставалось только три дни до рокового часа». И когда он доскакал до одной горы и скакун его пал – от этого места было «до Тифлиза два месяца езды, а оставалось только два дни».

      Дальше и начинаются самые интересные события. Сказку эту не раз слышал на Кавказе Лермонтов – и записал ее. Найдите и дочитайте!

      2

      Вообще Лермонтов в школьные годы так и тянул на чтенье вслух, разыгрывание в лицах не только «Маскарада» (к которому когда-нибудь еще обращусь специально), но и поэм. В старших классах я любила читать вслух – просто самой себе – «Тамбовскую казначейшу»:

      Пускай слыву я старовером,

      Мне все равно – я даже рад:

      Пишу Онегина размером;

      Пою, друзья, на старый лад.

      Да, вся поэма написана «Онегинской строфой» – ямбом с особой, только пушкинскому «роману в стихах» свойственной рифмовкой. Но Лермонтов сам об этом весело оповещает – он рад подражать Пушкину, своему кумиру.

      Тамбов на карте генеральной

      Кружком означен не всегда;

      Он прежде город был опальный,

      Теперь же, право, хоть куда.

      Там есть три улицы прямые,

      И фонари, и мостовые,

      Там два трактира есть, один

      Московский, а другой Берлин.

      Ну и конечно – скука: в те времена принято было, чтобы поэты в стихах непременно жаловались на скуку жизни (и не в маленьком городке, а в губернском городе Тамбове и в великосветском Петербурге):

      Но скука, скука, Боже правый,

      Гостит и там, как над Невой,

      Поит вас пресною отравой,

      Ласкает черствою рукой.

      Но вот все оживилось – в Тамбове должен зимовать уланский полк! Девицы и дамы только и любуются посадкой кавалеристов – усатых уланов и молодых корнетов, поселившихся в городской гостинице.

      Против гостиницы Московской,

      Притона буйных усачей,

      Жил некто господин Бобковский,

      Губернский старый казначей.

      Описывается его старый дом —

      Меж