Последние Горбатовы. Всеволод Соловьев

религии и Боге, он серьезно сказал: «Бог! Что ж, очень может быть, очень даже может быть, что он и существует, но только меня это не касается. Это не входит в пределы моей деятельности. А деятельность каждого человека должна быть непременно ограждена известным пределом. Только не выходя из резко очерченной рамки, и можно действовать успешно, в противном случае разбросаешься, расплывешься, и в результате выйдет нуль, а, пожалуй, и хуже того – минус…»

      Для него это было ясно и, как он выражался, «математически верно».

      Такой-то человек начинал теперь обдумывать смелый план относительно Марьи Сергеевны Горбатовой.

      «Да, возможно! – решил он. – Лет двадцать, даже десять тому назад был бы еще, пожалуй, другой разговор, а теперь наш брат смельчак выбирай себе любое: что полюбишь – все возьмешь. Совсем перемешались шашки; теперь без драмы, без романа, без борьбы с гордой родней можно все обделать, только присмотреться надо хорошенько и сообразить все уступки, каких потребует благоразумие… Что ж, в крайнем случае я адвокатуру побоку, за новую деятельность примусь – и не оплошаю. Прожить можно…»

      Он очень хорошо знал, что кроме отцовского наследства Марья Сергеевна, по завещанию деда, получает полмиллиона. У него у самого был уже отложен изрядный капитал, и потом со дня на день он ожидал огромного выигрыша на бирже. Он и биржевыми делами занимался, и тут у него была все та же удача.

      «Теперь только осторожно-осторожно, чтобы как-нибудь не зацепиться!.. А Нюнютку надо немедленно сплавить… глупа, компрометантна!..»

      Он позвонил и спросил вошедшего лакея:

      – Экипаж возвратился?

      – Так точно-с, у подъезда.

      – Скажи, чтобы откладывал.

      «Пусть она меня ждет, пусть побесится, авось это подействует…»

      Он зажег свечи, подсел к письменному столу и стал разбираться в своих бумагах.

      XV. После Барбасова

      По уходе Барбасова в гостиной Горбатовых на некоторое время воцарилось молчание.

      Клавдия Николаевна сидела, опустив руки, склонив голову.

      «Non, décidément, je suis au bout de mes forces!»[16] – думала она и возвращалась все к одним и тем же одолевающим ее теперь безнадежным вопросам.

      Конечно, и при жизни Бориса Сергеевича было то же, те же дрязги, те же мелочи, несогласия, так же трудно было ладить с Кокушкой и Софи, те же заботы обо всех… Но Борис Сергеевич был тут, его никогда не было слышно в доме, а между тем в нем заключалась для нее большая опора. Он всегда все умел уладить, все сгладить, его тихое влияние сказывалось не только на Кокушке, но даже и на Софи.

      Теперь же вот они чувствуют, что уже нет никаких сдержек, они на своей воле. Она убедилась в последнее время, что со смерти старика на нее не обращают никакого внимания.

      Софи уже не раз ее обижала, просто насмехалась над нею.

      «Что же это будет, чем же все это кончится? Делала для них, что могла, а теперь уж ничего не могу… ничего!..»

      И она еще ниже склоняла голову, и еще мертвеннее опускались

16

Нет, определенно, я измотана! (фр.)