Последние Горбатовы. Всеволод Соловьев

меня называете, Груня? – не удержавшись, воскликнул он.

      – Как – так?

      – «Владимир Сергеевич». Я бы хотел остаться для вас прежним Володей.

      Она качнула головой.

      – Как же иначе, – проговорила она, – конечно, я не смею и не должна называть вас Володей. Да если бы и вздумала… – И она улыбнулась. – Кондрат Кузьмич просто согнал бы меня со света!

      – В таком случае и я должен называть вас Аграфеной… вот ведь я даже и не знаю, как вас называют.

      – И не нужно, для вас я могу быть Груней. Да и по правде сказать, как бы я вас ни называла, а про себя, внутри себя, я все же говорю: Володя…

      Лицо ее вдруг осветилось, а из глаз, прямо ему в сердце, блеснули такие лучи, что у него дух захватило…

      X. Помеха

      В это время у беседки появилась Настасьюшка.

      – Барышня… Аграфена Васильевна… вас спрашивают! – сказала она.

      – Кто? Кто меня спрашивает? – даже вздрогнув от неожиданности, воскликнула Груня.

      – А я почем знаю кто? – ворчливо отозвалась не вовремя оторванная от плиты Настасьюшка. – Господин какой-то… Вам, видно, лучше знать – кто… Вот он билетик мне дал: тут, говорит, сказано…

      Она протянула Груне визитную карточку.

      Та взглянула и сделала нетерпеливое движение.

      – Ах, да скажи ему, что я больна, что я не могу принять его… скажи, пожалуйста…

      – Да, много скажешь! Видно, прыток он… вон уж стоит на крылечке и видит, что вы на ногах, да и с кавалером!

      На крылечке действительно возвышалась неуклюжая, расфранченная фигура Барбасова.

      – Господи, вот нахал! – прошептала Груня.

      Владимир вгляделся и с изумлением воскликнул:

      – Барбасов!

      – А! Кто зовет меня? – радостно отозвался смелый адвокат, спрыгнул с крылечка и в несколько шагов своих длинных ног был перед беседкой.

      Он остановился, даже не обратил внимания на присутствие Груни, развел руками, потом как-то откинулся в сторону и, закатившись смехом, произнес:

      – Горбатов… дружище!., «вьюнош прекрасный!..» Да нет, быть того не может… не верю глазам своим!

      Он схватил руку Владимира, крепко ее стиснул, а затем обратился к Груне, сложил на груди руки крестом и стал в умиленную позу.

      – Аграфена Васильевна!..

      Но он не мог выдержать.

      – Нет… да как же он тут? Ничего не понимаю… объясните!..

      Мало-помалу кое-что объяснилось. Барбасов узнал, что Аграфена Васильевна и «прекрасный вьюнош» знакомы друг с другом с детства, что Аграфена Васильевна – воспитанница только что умершего Бориса Сергеевича Горбатова. Большего ему не сказали.

      Груня, в свою очередь, узнала, что хотя Барбасов и старше Владимира, но они были товарищами в известном тогда московском пансионе Тиммермана, а затем и в университете.

      Барбасов тотчас же заметил не без грусти, а пуще того не без зависти, что он совсем лишний здесь, в этой старенькой беседке, почувствовал, что вот-вот