Пасынки богов. Александр Кучаев

взрослее я становился, тем больше приходилось вкалывать. Даже зимой. То помогай отцу трактор или комбайн с сеялками ремонтировать, то иди кур кормить или стойло у коровы чистить, то ещё что.

      Геннадий Тихонович не раз меня упрекал:

      – Эх, Максимка, опять троечка! Ты же способный мальчик, мог бы учиться и получше.

      Спустя месяца два с половиной после того, как я разбился, вызвал он меня к доске рассказывать домашнее задание по истории. О смутном времени по окончании царствования Ивана Грозного.

      И надо же такому случиться! Я, вместо того чтобы прямо сказать, что не учил, взял и вышел – словно за руку кто вывел.

      – Ну рассказывай, – сказал директор.

      А чего рассказывать, если я к учебникам даже не прикасался!

      Вздохнул я, поднял глаза к потолку, и вдруг слова с языка, словно горох, так и посыпались.

      Отчеканил я честь по чести про лжецарей и народ этой утонувшей в веках далёкой смуты, а под конец возьми да брякни на весь класс:

      – Насчёт же семнадцати миллионов, что вы, Геннадий Тихоныч, на ремонте школы сэкономили и себе в карман положили, не морочьте голову – никто из начальства не узнает! Да и школу нашу через год всё равно закроют. Мишка Шабалин в ней зерно будет хранить.

      Мишка Шабалин – самый удачливый фермер в нашем селе, не чета моему папаше, который концы с концами еле сводил.

      Директор при упоминании прикарманенных денег прямо таки позеленел и чуть со стула не свалился.

      – Журавский, ты что себе позволяешь?!

      А я и сам не понял, как из меня такая лажа попёрла. Да и откуда мне было узнать о наворованном?! Получалось, что я словно в директорскую черепную коробку залез и постигнул, что в ней таится.

      Вечером Геннадий Тихонович пришёл к нам домой и рассказал о случившемся моему отцу.

      – Меры будут приняты, – выдавил из себя помрачневший отец.

      – Я честный человек! – заявил директор.

      – Знаю, Тихоныч, знаю. Только моему дурачку, к сожалению, не ведомо, что честней тебя во всей округе никого не сыскать.

      В тот момент я находился в своей соседней закуточной комнате и весь их разговор слышал досконально.

      Чтобы сгладить возникшую неловкость, отец водрузил на стол бутылку самогонки, простенькую закуску, и пошла-поехала у них выпивоновка.

      Они были старинными друзьями, вместе росли, вместе на танцульки в клуб соседнего села шастали. Только после окончания школы их стёжки-дорожки разошлись. Отца взяли в армию, в танковые войска, в которых он три года прослужил механиком-водителем, а Геннадий Тихонович поступил в пединститут.

      – Эти семнадцать миллионов я просто не оформил, как следует, – сказал директор за рюмкой. – А сколько раз приходилось ездить в Ольмаполь на своей машинёшке, чтобы договориться с кем надо о ремонте школьного здания! Одного бензина сколько было израсходовано! А оштукатуривание и покраска классов! Считай, я один всё сделал. С конца июня до сентября крутился, словно белка в колесе.

      Когда мы с отцом остались наедине,