Тайная канцелярия при Петре Великом. Михаил Иванович Семевский

по желанию ее высочества, отправить попа наискорее…»

      Государыня заканчивала объявление просьбой, чтоб «невестка не печалилась и уведомила бы о своем здоровье: есть ли в болезни ей облегчение?»

      Царица-невестушка действительно очень хворала; недуг еще более усиливался печалью в разлуке с любимой дочерью, несогласиями со среднею и болезнью младшей;[25] но собственная болезнь не мешала ей выполнять самым тщательным образом все просьбы «свет-Катюшки».

      Так, в ответ на просьбу о присылке церковного причта, она извещала дочь: «Послан к тебе священник, да с ним диакон Филипп и певчий Филька, кажется люди нарочиты, а буде плох, я по зиме другого пришлю; и чаю – сама поеду к Москве зимою, и там выберу добрых…»

      «А что пишешь, – замечает в другом письме заботливая матушка, – чтоб не присылать женского роду (т. е. прислугу) в Ригу, и я вам пришлю не на твоем коште, хотя негодны будут вам ноне назад приедут; и о том отпиши, присылать или нет?»

      Прасковья переписывалась очень усердно; но, не довольствуясь письмами, зачастую посылала к дочери, в особенности в то время, как она гостила у Анны в Митаве, близких ей людей. Мы видели, как не нравились подобные надсмотрщики царевне Анне, не могли нравиться они и сестре ее Катерине; но прекословить матери она не решалась и держала при себе этих послов, которые писали о всех порядках в ее жизни к беспокойной старушке. В таких посылках, как это видно из писем, особенно часто бывал Окунев.

      «А Окунева, Катюшка, – пишет Прасковья, – будет надобно держи; будет есть нужда какая приказать и ты ко мне его пришли, а я тотчас к вам пошлю…» «Изволь ты его держать долго, – приказывает старушка, – чтобы мне побольше про вас сказывал…»

      Роды были не совсем счастливы для Катерины Ивановны; первые годы после них она иногда хворала, и вести о ее болезни сильно тревожили мать. У Катерины дуло живот, делались судороги, и старушка в интимных письмах всячески старалась ее успокоить: «А что пишешь себе про свое брюхо, – говорит старушка в одной из грамоток, – и я, по письму вашему не чаю, что ты брюхата. Живут этакие случаи, что непознаетце; и я при отце так была, год чаяла брюхата, да так изошло. Отпиши еще поподлиннее про свою болезнь и могут ли дохтуры вылечить?»

      Но, успокаивая дочь, старушка сама весьма беспокоилась и как для свидания с ней, так еще больше для излечения дочерних недугов, звала «Катюшку» на Олонецкие воды… «Будет мне возможно будет ехать, – пишет Прасковья в той же грамотке, – и я с Москвы прямо к водам проеду. Да отпиши пожалуй подлинно, поедете ль вы в Ригу или нет? И ежели тебе возможно от него (т. е. от мужа), буде не брюхата, – по прежнему у нас побывать, как вылечисся, для моей старости и для моей болезни. И ежели не брюхата, и тебе все конечно надобно быть на Олонце, у марциальных вод для этакой болезни, что пишешь – есть опухоль. И от таких болезней и повреждения женских немощей вода зело пользует и вылечивает. Сестра княгиня Настасья[26] у

25

Грозные события 1718 г., встряхнувшие, по воле Петра, все высшее общество в обеих столицах, а также и все царское семейство – мы разумеем розыск по делу царевича Алексея Петровича, – не могли также не встревожить нашу старушку-царицу, хотя они и прошли для нее благополучно. Достойно внимания, что из массы лиц, прямо или косвенно замешанных в деле царевича Алексея и его матери, царица Прасковья Федоровна сумела остаться совершенно в стороне; не видно, сделан ли был ей допрос. Между тем она была много лет знакома и даже переписывалась с казненным по делу царицы Евдокии Лопухиной епископом Досифеем. Царевич Алексей на допросе, перечисляя своих сторонников, назвал и царицу Прасковью. «Я ведал, – показал он, – что она ко мне добра гораздо, хотя и без большой конфиденции, чаял же к сему склонну».

Вряд ли кому другому удалось бы в этом страшном розыске уцелеть при подобном «оговоре». (Прим. автора.)

26

Настасья Федоровна Салтыкова, умершая 2 сент. 1736 г., была за князем-кесарем Федором Юрьевичем Романдовским. (Прим. автора.)